Наше шаткое равновесие

Нажираюсь в хлам, а когда утром просыпаюсь не в своей квартире, не могу вспомнить, как здесь оказался.

— Доброе утро, — Алкин голос вызывает рвотный рефлекс, но это внутри. Внешне я безразличен. Мне плевать на все, что она говорит. А говорит она много.

Встаю под холодный душ, закрываю глаза, но в мозгах, восприятии лишь эта мерзкая картинка. Ее красная помада на губах. Кислотная и отвратительная.

* * *

Вырываюсь из потока воспоминаний, заезжая на парковку у дома. Отголоски прошлого до сих пор лежат в моей душе тяжким, разъедающим мозг грузом.

А ведь когда-то я хотел одного — быть рядом с ней. Потом — никогда не видеть. А теперь, спустя столько лет, я узнаю о том, что у меня есть дочь. Дочь от любимой женщины. От женщины, которая предала.

Поднимаюсь в квартиру, а вокруг темнота. Ночь ужасна по-своему. Она гложет своей тишиной и бездействием. Она ужасна, когда ты один, когда нет выхода, когда жизнь перевернулась.

На автомате душ, кофе, сигарета. Три. Закрываю балконную дверь и, приподняв ворот свитера, ложусь на диван в гостиной. Я приехал на свою старую квартиру. Ту, где когда-то жил. Ту, где она сказала, что любит. Ту, которую я разнес несколькими днями позже того вечера.

Солнце встает лениво. Но пробуждает похлеще утреннего бега.

Мою голову, наспех вытирая полотенцем. На улице мороз. Накидываю капюшон и сажусь в машину. Дел по горло. Изо дня в день. Постоянно переизбыток этих ср*ных дел.

На работе завал, куча левых поручений, проверка, маньячина. Жизнь бьет ключом, только я в ней — очередной винтик механизма. Системы. Она не меняется годами. К ней либо привыкаешь и становишься ее частью, либо уходишь в небытие. Третий вариант, нацеленный на ее изменения, точно не про меня. Я люблю свою шкуру и бабло, чего никогда не скрывал. Я могу закрыть глаза на многое, взять деньги, потерять дело, свидетеля или просто пришить обвинения невиновному. Это жизнь. И никто от подобного не застрахован. Но даже в моей прогнившей душе есть табу. Нарики и маньяки. Серийники и ублюдочные с*ки, толкающие эту дрянь в руки тупоголовых девиц типа Лунгу.

Отпечаток на всю жизнь. Лютая ненависть.

— Юрич, там к тебе пришли…

Прохожу в глубину коридора, сразу замечая жену. Растрепанную, с заплаканными глазами.

Очередное притворство. Тошнит. Киваю ей и без эмоций открываю дверь, пропуская ее вперед.

— Игорь, я понимаю, у тебя проверка, много работы… ты на нервах. Я все понимаю. Возвращайся домой. Хватит этих сумасшествий. Мы все устали и…

— Слушай, Гончарова, что мне нужно сделать, чтобы ты перестала передо мной пресмыкаться? Гордость есть? Хоть чуть-чуть?

— Игорь, я люблю тебя, иногда это сильнее гордости. Возможно, тебе этого не понять, но…

— Подожди, — отвечаю на звонок.

— Юрич, тут труп у рестика, ну этого, который мы…

— Чей труп?

— Девушки, тут народу понаехало тьма. Говорят, чья-то дочь, короче, тебе лучше приехать.

Серьезно? Это уловка? Шутка? Смотрю сквозь продолжающую что-то болтать Алку, чувствуя, как сжимается сердце. Резко поднимаюсь и, не закрыв кабинет, еду к этому адскому ресторану.

Журналюги, куча тачек, взгляд сам падает на накрытое черной пленкой тело. Делаю два шага, оттягивая шуршащую дрянь на себя.

Глава 12

Женя

Хочешь, чтобы день не задался, выслушай с самого утра лекцию от отца. Хочешь, чтобы не задалась жизнь, начни по дурости и зеленым молодым соплям встречаться с Мурасом.

Чем дальше мы продвигаемся в этой обоюдной неприязни, тем расшатанней становятся мои нервы. А ведь еще нужно поговорить с Поли, и с мамой своей не помешает. Потому как Игорь явно не станет скрывать своего присутствия в нашей жизни.

В общем, проблема на проблему, недосказанность на недосказанность, вуаля — снежный ком. И разгребать его мне. В одиночку.

Хотя, если подумать, я в одиночку все это и заварила.

Впрочем, сегодня пятница. Прекрасная и беспощадная. А дальше — целых два выходных, которые мы с дочкой проведем за городом на Зотовской даче. По крайней мере, я на это надеюсь.

Поцеловав ребенка и маму на прощание, выхожу за дверь родительской квартиры с каким-то облегчением. Мне всегда, несмотря на прошествие стольких лет, неудобно перед ними. Неуютно. А если по-простому, то стыдно. До сих пор. И я даже не знаю, как от этого лечиться. И лечится ли это вообще?

В ресторан приезжаю почти одной из первых. Сегодня банкет, а еще должна приехать заказчица. Дочь ректора какого-то вуза. В подробности я не вдавалась, но она хочет устроить у нас девичник.

Поэтому я, подобно ждуну, перебираю на своем столе документы ровно до тех пор, пока за дверьми моего кабинета не начинается паника. Она еще не воспринимаема на слух, но я уже ее чувствую.

— Женька, там эту убили, — Зотова почти сбивает меня с ног, запыхавшись, пытается что-то объяснить.

— Кого? Где?

— Ну эту, с девичником, у нас прямо перед входом…

По спине проходит жуткий холодок. Сглатываю образовавшийся в горле ком и, оттянув рукава вязаного платья, подхожу к окну.

— Полицию вызвали?

— Вызвали, Евгения Андреевна, едут уже.

Моргаю, замечая подъезжающую машину стражей порядка и скорую.

— Хорошо. Народу много в зале было?