Нашествие 1812

– Перед вами гондола для будущего огромного воздушного шара, которым можно будет управлять по произволу посредством крыльев, по ветру и против ветра, – пояснил он. – Франц… доктор Шмит сделал вчера замечательное открытие: железные листы требуют вчетверо меньше серной кислоты для образования газа, чем железные опилки, и шар можно будет наполнить вдесятеро быстрее. Он выйдет таким большим, что сможет поднять на воздух полсотни солдат, которые станут сбрасывать через люк разрывные снаряды на вражескую армию. Но больше я вам ничего не скажу, и вы молчите.

* * *

Мост через Свольну ходил ходуном. Пехоту на него отправляли по трое, гусары переправлялись поодиночке, ведя коня в поводу, пушки разобрали и перенесли по частям на руках. Когда передовой отряд наконец оказался на противоположном берегу, было уже десять утра. Инженер-полковник Сиверс 3-й послал солдат разобрать хаты в ближайшей деревне, чтобы навести из бревен более надежную переправу для главных сил.

Большая дорога уходила в лес; генерал Кульнев отправил по ней два эскадрона к Якубову – разведать, нет ли там француза, остальной отряд остался ждать их возвращения. Граф Витгенштейн собирался занять Клястицы, лежавшие за Якубовым, чтобы не дать Удино зайти к Себежу и отрезать корпусу дорогу на Псков. Отступать можно было только на север: от Риги шел Макдональд, в Полоцке был Удино, в Витебске – сам Наполеон. Витгенштейн должен удержать их всех здесь хотя бы еще три дня, чтобы дать время Барклаю и Багратиону соединиться у Смоленска.

Расставив караулы, Кульнев издали наблюдал за работой саперов. Голова была тяжелая, как пивной котел; пожалуй, с самого начала этой войны он ни разу как следует не спал. Да и не ел досыта: его повозка где-то затерялась, генерал остался в одном мундире и питался, чем придется. Яков Петрович написал брату Ивану в Люцин, чтоб привез хоть сухарей и водочки. До Волынцов, где была тогда его квартира, оттуда полторы сотни верст – это если по тракту, а напрямки быстрее, только тропы надо знать. Люцин… Закрыв глаза, Кульнев представлял себе свой родной городок, зажатый меж озер, белый двухбашенный костел над шапками сосен, развалины замка на холме, шатер православной церкви, коновязь у корчмы… Из леса послышалась барабанная дробь, затем ружейный залп; мгновенно очнувшись, генерал приказал пехоте строиться в боевой порядок и скорым шагом идти на подмогу гусарам.

Две пушки пошли на рысях, за ними бежал взвод егерей. Лес неожиданно быстро кончился; за ним открылось поле с россыпью конных фигурок в голубых доломанах; на них надвигалась пехотная колонна. С передков долой! В несколько минут пушки были установлены, заряжены, нацелены; огонь! Грохот выстрелов, дружный хохот: французы заметались, ряды их расстроились – что, не любишь? Но почти тут же над головами егерей засвистели французские ядра, умерив их веселье.

Русская картечь выбила манерки из рук солдат генерала Леграна, расположившихся обедать; в один миг ружья из козел были разобраны, пехота строилась во фронт, генерал сам повел ее в атаку.

Егери стреляли по французам, построившись в две шеренги; задние передавали заряженные ружья передним. Патроны были на исходе; поручик, командовавший взводом, имел четкий приказ от полковника: пушек врагу не отдавать! Пойдешь под трибунал! Французы неумолимо надвигались; он приказал примкнуть штыки. Но в этот момент справа с визгом вылетел убийственный рой картечи, скосив первый ряд французской пехоты, – наши подошли!

К вечеру французы отступили к Клястицам; Витгенштейн приказал становиться на биваки и отдыхать. Выступаем завтра на рассвете.

…К единственному мосту через узкую, быструю Нищу с высокими берегами было не подобраться: французская артиллерия вела прицельный огонь. Захватив с собой полк Ямбургских драгун, Кульнев со своими гусарами спустился ниже по реке: там должен быть брод. Французы заметили этот маневр, тревожно запели трубы, несколько человек побежали на мост и подожгли его. Однако из серого дыма плотными рядами выходили Павловские гренадеры в знаменитых медно-красных шапках с репейками, которые им разрешили не менять на кивера в награду за доблесть при Фридланде. Ура! Гусары, драгуны и казаки гнались за французами, отступавшими по Полоцкому тракту, до самой Дриссы.

Ночью пошел дождь; на рассвете он повис над рекой густым туманом. Кони фыркали, мотая головами, с плеском прыгали в воду, оскальзываясь и сильно толкаясь задними ногами, рывками выбирались на высокий противоположный берег, поросший густой травой. Стоя почти по пояс в воде, артиллеристы передавали с рук на руки разобранные орудия. Кульнев наблюдал за переправой, теребя свой вислый ус.

Дрисса текла здесь прямо, как стрела. Вернее, как тетива натянутого лука, а «луком» был еловый лес, изгибавшийся дугой за топким лугом. По берегу подходила пехота, переправившаяся по мосту. Как только она построилась в колонны, Кульнев дал сигнал: затрещали барабаны, стрелки побежали к лесу, защелкали выстрелы.