Нашествие 1812

– Государь жалует вас кавалером ордена Святого Владимира четвертого класса за любовь вашу к Отечеству, доказанную сочинениями и деяниями вашими, – объявил Федор Васильевич. – Вот рескрипт за собственноручною подписью государя-императора и орден.

Глинка протянул слегка дрожавшую руку за рескриптом; адъютант Ростопчина прикрепил орден к петлице. Граф расцеловал кавалера в обе щеки и торжественно произнес:

– Священным именем государя-императора развязываю вам язык на всё полезное для отечества, а руки – на триста тысяч экстраординарной суммы. Государь возлагает на вас особенные поручения, по которым вы будете совещаться со мною.

* * *

– Собрался народец-то, матушка Авдотья Николаевна. – Княгиня Мещерская оторвалась от книги Димитрия Ростовского и удивленно взглянула на управляющего. Тот кашлянул в кулак. – Кого в ратники определить изволите?

Со двора в самом деле долетал негромкий говор приглушенных голосов. У Авдотьи Николаевны похолодели ладони.

– Что ты, Тихон, как я могу людей на смейть посылать своею волей? – выговорила она с мукой в голосе. – Бог с тобою. Пусть потолкуют пхомеж собой, и кто желает идти воевать, послужить Отечеству, защитить п’явославную веру, те пускай тянут ж’ебий: Господь гхассудит. Ступай.

Управляющий ушел, а княгиня встала и выглянула в окно.

В последние дни даже молитва порой не помогала, не отгоняла тревожных мыслей. Настенька постоянно была грустна и часто утром сходила к завтраку с опухшими от слез глазами: Анна Петровна Кутайсова получила известие, что сын ее Александр был ранен в ногу во время боя с неприятелем, но остался при армии. Матерь Божия, сохрани его под покровом твоим! А затем в Аносино доставили решение уездного собрания дворянства о сборе ополчения, по которому княгиня Мещерская должна была представить в ратники тридцать два человека. Господи, Господи! Разве без того мало горя на земле? Роптать – великий грех, но по силам ли ноша?..

От толпы крестьян во дворе отделилась особая кучка; Тихон протягивал каждому свою шапку, мужики по очереди запускали туда руки… Авдотья Николаевна быстро прошла в другую комнату, перекрестилась на образа, сняла старинную икону Николая Чудотворца и вышла с нею на парадное крыльцо.

…В первый раз Тихон вернулся из Москвы с пустыми руками: плуты купцы так задрали цены, что просто глаза на лоб! До приезда государя сабли продавали самое большее по шесть рублей, ружья – по двенадцать, много пятнадцать, а ныне за ту же самую саблю просят тридцать рублей, а то и сорок, а за ружье и все восемьдесят, да не за какое-нибудь там английское, а наше, тульского мастерства! Знают, шельмецы, что с голыми-то руками на француза не попрешь, ратников надо представлять с оружием, вот и пользуются! Княгиня выслушала его возмущенную речь и отправила обратно: что толку других осуждать, Бог им судья, не о деньгах сейчас надобно тужить.

Денег, правда, осталось в обрез, тем более что нужно платить и в казну – новый налог на дом в столице, чайный сбор, да гербовый и паспортный сборы тоже повысили, а княгиня уже твердо вознамерилась ехать в Тамбовскую губернию. Только Настенька отказывалась уезжать: вдруг Александр Иванович приедет сюда лечиться от ран, а ее не застанет? Нет, этого никак нельзя, она и одна останется, если маменька не желает! Всегда была кроткая да послушная, а тут заупрямилась – и ни в какую. Выражение лица у нее в такие минуты делалось в точности, как на портрете, писанном в Полоцке пять лет назад. Они гостили тогда у Повалишиных, Авдотья Федоровна показала им свой портрет с детьми и предложила вызвать для Мещерских художника Спажинского – то ли поляка, то ли литвина. Он и вправду оказался мастером, видно, что учился в Петербурге: так ловко сходство схвачено, и выражение… Авдотья Николаевна и Лизанька Ельчанинова (Елизавета Алексеевна, подруга ее верная с семнадцати лет) смотрят в одну сторону, а Настенька между ними – в другую, держит в руке свой раскрытый дневник, а взгляд устремлен куда-то вдаль, на то, что видно ей одной… Полоцк, по слухам, уже в руках у французов. Как-то там Повалишины? Успели ли уехать?

* * *

В Твери Шишков государя уже не застал: его величество пробыл всего полтора дня, повидал сестру Екатерину Павловну, которой месяца через два родить, зятя Георга Ольденбургского и двухлетнего племянника, осмотрел участок государевой дороги от Городни до Медного, оставшись им доволен, подписал рескрипт графу Ростопчину о правилах народного ополчения и уехал, поручив принцу образовать военные силы в Тверской и Ярославской губерниях. Екатерина Павловна пожелала создать свой егерский батальон из семисот с лишним ратников, пообещав платить за них все подати и оброки до конца жизни; на киверах у них будет ее герб с короной, а командовать назначен полковник князь Оболенский. У нее с принцем хлопот невпроворот: в Тверь сотнями свозят раненых, для них надобно устраивать госпитали, готовить еду, щипать корпию…