Поняв, что обращаются к нему, детинушка остановился, обернулся и смерил взглядом прохожего, задавшего вопрос. Это был господин средних лет, одетый во фрак болотного цвета, клетчатый жилет и светлые тиковые брюки в узкую серую полоску; на голове у него была круглая шляпа с плоским донцем и загнутыми с боков полями, а в руке – тонкая тросточка. Иноземец! Ишь ты, интересуется! Мутные глаза с красными прожилками злобно уставились на булавку, воткнутую в завязанный бантом галстук, ноздри раздулись.
– Прошу прощения, – сказал господин, слегка шепелявя, и прикоснулся пальцами к краю шляпы.
– Ах ты, заморская тварь, изменник, шпион! – взревел коллежский регистратор. – Вот по какому случаю!
Шляпа покатилась в пыль, ошарашенный немец схватился за щеку, мигом распухшую от оплеухи. Подбежавший будочник сграбастал драчуна за шиворот, тот размахивал кулаками и пинался ногами, его утихомирили с помощью добровольных помощников из числа мастеровых и доставили в часть.
– Как ты смел драться? – закричал на него пристав, когда ему худо-бедно объяснили обстоятельства дела. – Можно ли бить человека за спрос?
– Виноват, – гордо отвечал ему забияка, – но я ударил бы и ваше благородие, если б вы меня спросили, какой нынче праздник!
Пристав смешался, не желая придавать обычной драке политический характер. Обиженному он сунул «синенькую» из собственного кармана, чтобы тот не подавал никуда жалобу, а буйного патриота отпустил с увещанием: «Ты, брат, не того… оно, конечно… а только всё же…»
«Я никогда так не гордился тем, что я русский, как в настоящее время. Вы не можете себе представить, мой милый друг, как много сейчас настоящих патриотов, которые готовы пожертвовать всем для блага своего Отечества. Невозможно, чтобы Провидение оставило нашу страну и не благословило мудрые предприятия нашего августейшего Государя, который подтверждает в этот момент, что сердце его отдано счастью своих подданных и славе Империи».
Закончив письмо к сыну традиционным наставлением уповать на Господа и назидательной немецкой пословицей, Иван Борисович Пестель передал листок жене, чтобы и она приписала несколько строк. Елизавета Ивановна пробежала глазами написанное мужем, проставила, где надо, значки над французскими словами и принялась писать своим мелким правильным почерком:
«Уже четыре недели как мы не имеем от вас известий, дорогой друг! Одному Богу известно, в состоянии ли вы еще писать. Когда говорят о каком-либо сражении, я бледнею, пока не узнаю судьбу гвардии, и если мне скажут, что она была под огнем, я испытываю смертельную тревогу…»
«Маршалу Бертье.
Напишите князю Шварценбергу, чтобы он ускорил свое движение к Минску. Сообщите ему, что князь Понятовский в Могилёве, маршал Даву в Орше, главная квартира в Витебске, маршал Мюрат в Рудне, вице-король[18]
в Сураже, маршал Ней в Лиозно, маршал Удино идет на Невель; соединение Багратиона с главной армией произойдет в Смоленске; ему можно было бы помешать, поскольку оно состоится не ранее чем через пять или шесть дней, но жара столь велика, а армия столь утомлена, что Император счел необходимым предоставить ей несколько дней отдыха».Черт бы побрал Жерома! Ему уже двадцать семь лет, а он до сих пор ведет себя, как капризный ребенок! С самого начала кампании его приходилось понукать; он должен был преследовать Багратиона сразу, как только занял Гродну, повиснуть у него на хвосте, а Жером упустил его! Конечно, Наполеон прекрасно знал, что его младший братец, вестфальский король, не наделен талантом полководца, и потому приказал Даву в случае сражения взять командование на себя. В случае сражения! А Даву, раздраженный тем, что ему приходится нянчиться с избалованным принцем, объявил себя командующим еще до своего соединения с вестфальским корпусом, и Жером обиделся. Проклятье! Мальчишка уехал в Кассель, бросив свои войска, как будто они тут играют в солдатики, а не ведут настоящую войну! Конечно, Наполеон выбранил Даву и объявил брата заболевшим, но, дьявол их всех раздери, как же трудно следить за всем самому, особенно когда нельзя получить никаких точных известий, а офицер, посланный Даву из Орши, тратит целых восемнадцать часов, чтобы добраться до Витебска!
«Маршалу Бертье.
Присоедините всех вестфальцев к корпусу князя Понятовского.
Я не имею сведений о состоянии этого корпуса, но предполагаю, что кавалерия, пехота и артиллерия, соединившись с генералом Жюно, составят не меньше 30 000 человек.