Нашествие 1812

Со звоном разбилось окно, влетевшая бомба с грохотом взорвалась; осколки выщербили стены; певчие повалились друг на друга, сбитые с ног ударной волной, отец Никифор влетел в алтарь спиной вперед… Всё, с него хватит! Лошадь украли – пешком уйдет! Священник направился к выходу; прихожане падали пред ним на колени, целовали ему руки, прося не покидать их… Как быть? Отец Никифор решил помолиться в соборе, авось Господь надоумит.

Оставив престарелую мать и детей на Соборной горе, он поспешил обратно в свой храм. Собрал церковную утварь, снял оклады с икон, взобрался под самую крышу и спрятал там, хорошенько прикрыв рогожей и распушив поверху солому. Спустился, вышел на улицу, зашагал, задыхаясь, к Успенскому собору, то и дело пригибаясь, когда в стену рядом стукалось ядро, и охая от свиста пуль.

…Все атаки французов разбивались о старую крепостную стену, точно волны об утес. Стену не удалось пробить, даже стреляя по ней из орудий почти в упор; двенадцатифунтовые ядра рикошетили в ров. На город наступали с трех сторон, атакующие колонны походили на слизней, оставлявших за собой кровавый след; одно-единственное ядро выбило целый ряд из батальона, развернувшегося флангом к русской батарее, – двадцать два человека зараз! Остальная армия, расставленная на высотах, рукоплескала своим товарищам, пытаясь их поддержать. Около двух часов дня Наполеон приказал Понятовскому атаковать Молоховские ворота и все восточные предместья до самого Днепра. Предместья были захвачены легко, но войти в Смоленск никак не удавалось: артиллерия Кутайсова поддерживала защитников города из-за реки, разбив польскую батарею.

Стрельба в цепи ослабла. Получив позволение отдохнуть, русские офицеры отправлялись в трактиры и кондитерские, ресторация Чапа была полна; с Молоховских ворот посылали за мороженым, которое разносили по улицам. Генерал Дохтуров отобедал тут же на террасе и прилег отдохнуть на кожаной подушке; артиллерийский штабс-капитан снял где-то дверь и приладил ее как навес, чтобы заслонить старика от солнца. Штабные офицеры весело болтали о пустяках.

– Кажется, французы зашевелились!

С краснинской дороги взвилась ракета, потом другая. Все бросились в ту сторону: на горизонте разостлалась грозовая туча из неприятельских войск. Ординарцы поскакали к войскам, чтоб готовились к общему бою.

– Однако, господа, надо разбудить Дмитрия Сергеевича…

Вместе с третьей ракетой взлетели сотни ядер и гранат; несколько ударились в террасу. Дохтуров проснулся, спросил себе лошадь и выехал с адъютантами за ворота.

Вражеская артиллерия вела навесной огонь, в промежутки между батареями шли колонны стрелков. Русские пушки палили по колоннам, даже не мечтая расстроить батареи; кавалеристы схватились друг с другом на левом фланге. Мертвецки пьяный командир русских драгун свалился с лошади, смешавшаяся конница бросилась толпой в длинные, темные, изогнутые Молоховские ворота, сшибая с ног вереницы раненых. Отбитые ядрами зубцы стен убивали их защитников, усиливая панику; увидев бегство драгун, пехота решила, что был приказ отступать, и начала подаваться к воротам. Но перед их створом встал Дохтуров, слезший с лошади и вынувший из ножен шпагу. Его мясистое лицо с толстым носом было красно, на переносице обозначились глубокие гневные складки. Пехота остановилась и обратилась на наступавшего неприятеля.

– Главнокомандующий просил передать: «Скажите Дмитрию Сергеевичу, что от его мужества зависит сохранение всей армии и более»!

С гудением роя шмелей пролетело ядро; адъютант пригнулся к шее коня.

– Сакермент! – воскликнул Дохтуров. – Что я один сделаю? Поезжай опять и проси сикурс![24]

Адъютант развернул коня и поскакал.

Город горел; стук рушившихся стен свивался с гудением пламени; повсюду лопались гранаты, ядра отскакивали от кирпичных стен и булыжной мостовой, точно мячики, ломая печные трубы; осколки стекол превращались в снаряды; на улицах лежали убитые люди и лошади; раненые ковыляли из последних сил, поддерживаемые провожающими; мимо них с воплями бежали женщины, мужчины, дети, старики… На мосту адъютант встретил принца Евгения Вюртембергского во главе пехотной дивизии – это был сикурс, посланный главнокомандующим, но молодой офицер всё же решил исполнить поручение до конца и поскакал через мост, к Барклаю. Выслушав его, Михаил Богданович подозвал цесаревича Константина и велел отправить в помощь Дохтурову кого-нибудь еще.

Дивизия принца вступила в дело, но французы, усеявшие своими телами подступы к воротам, уже не пытались их штурмовать. Присланный цесаревичем лейб-егерский полк вышел за стены и меткой стрельбой умерил пыл тех, кто еще хотел сражаться. На закате Наполеон отозвал свои войска.

На Никольской и Евстафьевской башнях горели крыши; по Молоховской улице пылали все дома вплоть до гимназии; на Блонье загорелись шесть корпусов и дом вице-губернатора, где лежало около двухсот раненых, – их спешно выводили и выносили сквозь огонь и дым.