Но, несмотря на мир и покой, все чувствовали, что это лишь временная передышка. Рагнарсон лихорадочно пытался навести порядок в потрясенной до основания иерархии и подготовиться к следующему раунду. Он безжалостно муштровал солдат и готовил государство к войне. И одновременно настаивал, чтобы народ больше трудился в мирных целях, пытаясь одним лишь усилием воли сделать Кавелин сильным как в военном, так и в экономическом плане.
А потом вернулся Майкл Требилькок.
20
1004–1011 гг. от О. И. И
Император-Дракон
У Шинсана не было официальной столицы, с тех пор как убили Туана Хуа. Принцы-Чудотворцы решили не класть дважды голову на одну и ту же подушку – жизнь каждого зависела от возможности сбить со следа убийц и ночных созданий брата. Мозг империи Шинсана находился каждый раз там, где развевалось имперское знамя.
Ее интеллектуальным центром считался древний Хуан-Таинь, где располагались главные храмы и университеты. Именно его предпочитал Чинь.
– Тут полно места, – утверждал он. – Половина храмов заброшены.
Они пробыли в городе месяц, восстанавливая силы перед бегством на родину.
– Я здесь плохо себя чувствую, – возражал О Шин. – Я вырос на границе.
Он не мог в точности описать, что тому виной. Его слишком утонченная и домашняя натура? Похоже на то. Он ощущал себя принцем-варваром среди опрятных и лоснящихся священнослужителей и профессоров. И Хуан-Таинь лежал слишком далеко на западе… Лан, Ву, Тран, Фэн и остальные тоже разделяли его чувства. Жители Запада были вовсе не теми людьми, с которыми хотелось бы иметь дело.
Гуляя по дворцу и саду Туана Хуа, превращенным в музей и парк, О Шин остановился возле оратора – подобных крикунов у прудов с золотыми рыбками бродило много.
– Чинь, похоже, я не могу понять этот диалект. Он в самом деле назвал тервола «ублюдочным отродьем совокупления темной стороны человечества и извращенной Истины»?
– Да, господин.
– Но…
– Он безвреден. – Чинь прошептал что-то сопровождавшему их официальному представителю городских властей. – Пусть себе несет всякий бред, господин. Мы управляем Силой.
– Они не осмелятся бросить ей вызов, – добавил Фэн, и из-под его маски послышался сардонический смех.
– Они называют себя рабами, а сами пользуются большей свободой, чем могут ученые где-либо еще, – заметил Чинь. – Даже в Хеллин-Даймиеле мыслителям приходится считаться с большими ограничениями.
– Полная свобода, – сказал Ву. – За исключением возможности что-либо изменить.
И О Шина, и Чиня слегка удивил его тон. Чиновник что-то прошептал на ухо Чиню, и тот объявил:
– Это Кинь Го-Линь. Учитель истории.
Историк продолжал бредить, ссылаясь на весь свой опыт, чтобы выразить отвращение к тервола и доказать, что те обречены. Его безумный взгляд встретился со взглядом О Шина, и в нем промелькнуло сочувствие.
«Я неполноценный, – подумал О Шин. – Ущербный как душой, так и телом. И мне никогда не излечиться. Это столь же непреложно и неизменно, как моя нога. Но никто из нас не полноценен и никогда им не будет. Чинь, Ву, Фэн… они отказались от возможности стать полноценными, следуя навязчивым идеям. Тран, Лан и я слишком много времени потратили на то, чтобы остаться в живых, и наши перспективы сузились до простых инстинктов, позволяющих выжить. На этой земле, в эти пахнущие квасцами времена, ни у кого не будет возможности повзрослеть и стать полноценным».
Некоторые вынуждены были проводить всю жизнь в маленьких клетках, и Там не сомневался, что стены его клетки возвели вовсе не другие.
Он решил поднять имперское знамя над Ляонтуном – он хорошо себя чувствовал в этом старом городе, стоявшем на страже восточной границы. К тому же Ляонтун далеко от средоточия навязчивых идей тервола, жадно взиравших на запад.
– Клянусь, Ву радостно потирал руки, когда Тран ему об этом сказал, – усмехнулся Лан. – У Чиня едва удар не случился. Фэн занял сторону Ву. Будь осторожен с Ву, Там. Непохоже, что он все еще твой друг.
– Он никогда им не был, – буркнул Тран, все еще не в силах примириться с тем, что Там больше доверял опыту тервола, чем его собственному.
– Это нечестно, Тран. Ву – настоящий парадокс. Он словно состоит из нескольких людей сразу, и один из них – мой друг. Но остальные ему неподвластны. Как и я, Ву сделан не из того теста. Он тоже проклят предками. Он владеет Силой и подчиняется ей. Но он предпочел бы быть Ву Милосердным.
Тран неуверенно посмотрел на него. Изменившийся, ставший более философичным и сочувствующим Там, выплавленный в тигле бегства из-под Баксендаля, приводил его в замешательство. Сам Тран считал себя человеком действия, неспособным к серьезным размышлениям, и в такие минуты между ними возникала пропасть. И чтобы защитить свой образ, который сам же и создал, Тран неизменно заводил разговор о военных делах.