Наши тонкие струны

Камера над воротами зафиксировала прибывших. Металлическая створка ворот убралась в сторону.

За воротами раскинулся райский парк, но не без странностей: вместо сосен тут и там торчали треугольные туи (в хорошо замаскированных кадках), вдоль дорожек рассажены розы, усыпанные бордовыми цветами. Даже трава здесь была не такая, как снаружи – изумрудная, но мертвенно-бледная, как окись на медных статуях.

Круглый робот-газонокосильщик полз по газону неизвестно куда. Заметив гостей, остановился, повертелся на месте и нырнул в кусты.

Никого из живых разглядеть не удалось.

– Планета Мазафака, населена роботами, – процитировал Макс.

Крис уже ничему не удивляется. Достает телефон и набирает номер. Следуя скупым указаниям, они идут вдоль решетчатой галереи, увитой бурой виноградной лозой, и приближаются к двухэтажному зданию красного кирпича, с высокими башенками и узкими стрельчатыми окнами, как в какой-нибудь средневековой капелле.

– Ну и где тут играть? – спрашивает Сергей вполголоса.

Крис косится на него:

– Что-то я уже вообще сомневаюсь, что нас сюда играть позвали.

– А зачем еще?

– Ты чего, не понял? – говорит Макс. – Тут вампиры живут. В полночь они активизируются и пожирают приезжих музыкантов. Предпочитают духовиков, которые потолще. Но в голодный год и гармонист сойдет.

Серега примеряется, чтобы схватить его за ухо. Крис грозит им кулаком.

Поднимается по ступеням и берется за дверную ручку. Бронзовую, в виде свернувшейся змейки. Крис думает: было бы интересно, если бы змейка жалила непрошеных гостей, и те подыхали бы в ужасных судорогах прямо на ступеньках крыльца.

Крис тянет за змейку, но дверь не открывается.

– Подойдите поближе, один за другим, – Крис транслирует инструкции. – Улыбнитесь. Вас снимает скрытая камера.

Датчики у входа сканируют их лица по очереди. Затем дверь особняка сама собой отворяется. На пороге никого нет.

– Мистика, – оценивает Серега.

– Какая нахрен мистика? – возражает Макс. – Больная фантазия. И безудержный пафос.

– Тихо. Они все слышат.

Просторный холл отделан темным мрамором. Лампы в бронзовых люстрах еле светятся. Конечно, тут живут эксцентричные миллионеры, которые экономят электричество.

Или не экономят.

Потому что в подземном этаже вместо погреба с картошкой устроена настоящая репточка. Со звуком киловатт на двадцать, не то, что у них в институте. Мощные ламповые головы уже прогреты, втыкайся и играй. На подиуме – японская ударная установка, правда, без тарелок (сегодня она и не понадобится). В комплекте даже запасные гитары: простенький страт-мексиканец, тяжелый старый джаз-бас и акустика неизвестной марки. В углу приставлен к стенке красный синтезатор «норд» – так, на всякий случай. Увидев все это, Крис на секунду-другую перестала притворяться невозмутимой.

Для Макса нашелся диджейский пульт с обработками. Совсем как его эмулятор, только настоящий, железный.

В центре, на прямой стойке, – немецкий вокальный микрофон. Такой Маша видела только в каталогах, под заказ. Там он стоил полмиллиона.

По краям зала разбросаны мягкие бесформенные кресла-мешки и диваны, в которых можно утонуть. Вокруг – никого.

Кем бы ни оказались эти неизвестные заказчики, они не спешат.

– Ну и ладно, – говорит Крис вполголоса. – Сказали сделать пока саундчек.

Машка отходит к стене. Проваливается в кресло, как в кучу с песком.

По ее глазам не понять, о чем она думает. А на губах – черная масочка.

Крис достает из кейса свою гитару и пару педалей. Подключается, пробует звук.

Мурашки бегут у нее по спине. Она никогда не играла на таком мегааппарате. Когда делаешь громкость на минимум, а звук все равно накрывает тебя волной, как медленный шторм. Это – восторг. Это – секс. Это поймет только гитарист(ка).

Сережка думает о чем-то похожем.

– Крис, – говорит он. – Это реальный рок-н-ролл, блин. Я чего подумал… хочешь, я на пару песен басуху возьму?

– Погоди. А ты умеешь?

– А чего там не уметь? Четыре струны. Я в музыкалке иногда на домре играл. И на укулеле.

Макс что-то шепчет в рифму.

– Ну попробуй, – разрешает Крис.

Серега бережно ставит аккордеон на пол. Снимает со стойки черный «фендер». Немного вытягивает ремень по своему росту. Берется за гриф. Пробует струны. Наигрывает знаменитый бесконечный квадрат Луиса Джонсона из песни «Billie Jean». Он что, и фанк играть умеет?

Крис подыгрывает. Крис любуется. И даже чуть-чуть завидует.

Этот парень ей и раньше нравился, со своей гармошкой. Но сейчас он – рок-звезда. Курт Кобэйн, которого уговорили немного подстричься.

Даже его лицо стало другим. Он вполоборота смотрит на длинный басовый гриф. Не слишком ловко зажимает лады. Плевать. Оказывается, в профиль Сережка еще симпатичнее. И как будто даже взрослее. Он на ее глазах стал взрослым. Вместе с ней. Она сделала его таким. Слепила, как этот чертов скульптор свою ожившую статую.

И звук. Звук бас-гитары резонирует с ее телом. Что бы кто ни говорил, это строго мужской звук. Он не накрывает, он идет снизу. Он поднимается и живет в ней, глубоко-глубоко. Еще немного, и Крис бросит гитару и заставит Сережку сделать то же самое. Что будет потом, опасно даже думать.