Наши тонкие струны

– Это тебе, – говорит он. – Здесь на операцию не хватит, конечно. Но надо же с чего-то начать. А дальше – накопим.

За окном темнеет. Свет решили не включать. Зажгли на столе несколько свечек. Поэтому даже не видно, как румянец играет на машкиных щеках повыше повязки. Она сидит на кровати, поджав ноги, Макс – напротив, на колченогом стуле, который неизвестно откуда попал в общагу культурного института. Не иначе как с ближайшей помойки.

– Ты с ума сошел, – говорит Маша.

Нет. Макс не сошел с ума. Больше всего на свете он хотел бы сидеть с ней рядом. Он держал бы ее за руку. Он согрел бы ее своим теплом, если бы ей стало холодно. Он угостил бы ее самой вкусной пиццей. А так он даже не знал, какую она любит, и заказал на всякий случай сразу три разных. Он приволок бы ей целое ведерко самых дорогих цветов, а не вот этот скромный букетик из пяти белых розочек. Но тогда она могла бы пожалеть, что деньги тратятся неразумно (Макс Кляйн судит по себе и не знает, что девочки никогда так не подумают).

– Тут же стошка, даже больше, – говорит Маша, стараясь не забывать, что она старше и серьезнее. – Ты чего, ограбил кого-то?

Все было именно так. Но Макс, конечно, не признается.

– Накопил, – говорит он. – Продал кое-что… кое-какое старое железо.

Врать надо так, чтобы хотя бы половина была правдой. Тогда врется как-то более профессионально. Даже если ты вчерашний десятиклассник без опыта общения с девушками… ну, почти без. Про это тоже можно правдиво приврать. Вот только притвориться опытным не получится.

– Максимчик, – говорит Маша.

– Что?

– Я совсем не хотела таких дорогих… подарков… Я подумала, какой ты заботливый, и пиццу вкусную принес, и розочки…

– Этот сорт называется «Candlelight», – зачем-то говорит Макс. – Мне сказали, со свечами хорошо смотрится.

– Красивые. Только эти деньги… Я же не могу их взять. Это невозможно. Они же твои.

Но тут Маша видит его лицо. Кажется, он в отчаянии. – Я имею в виду… Ты держи их пока у себя, ладно? Это будут как бы наши деньги…

Макс расплывается в глупой улыбке. О да, Маша знает, как его успокоить. Хотя… хотя у нее и у самой нет опыта общения с мальчишками. Кроме отрицательного.

– Мы же и так семья, – говорит Маша. – Ну, мы, Кристаллики. В комментах так пишут. Шутят так. На самом деле, забавно звучит.

– Нет, – упрямится Макс. – Я не шучу. Это будут только твои деньги. Ну… если ты так хочешь… пусть будут наши. Чтобы все было по-взрослому.

Машке тоже ничего не остается, кроме как попробовать улыбнуться. Это болезненно. Но он и не видит ее попыток.

– Ты правда хочешь, чтобы мы были… вместе? – спрашивает она.

Макс кивает.

– Ты меня любишь?

Макс поджимает ноги под стул. И кивает вторично.

– Скажи мне одну вещь, Макс. Ты же не для этого мне деньги принес?.. Ну, чтобы сегодня мы… с тобой…

– Н-нет.

Снова пятидесятипроцентное вранье. Ну а что поделать? Не бывает подарков без надежды на продолжение. Парни не могут не думать об этом. Правильнее сказать, они могут думать об этом практически непрерывно, отвлекаясь разве что на пиццу с колой. Ну, или на монтаж видеоклипа.

– Но ты бы хотел?

Макс снова кивает, не сводя с нее глаз. Он не знает, как это, когда тебе говорят «да». И не знает, что он будет делать, если скажут «нет».

– Для этого не надо никаких денег, Макс. И даже розочек не надо. Люди любят друг друга или не любят. Я… не знаю, как это происходит. Но мне кажется, как-то не так. Я боюсь что-нибудь сделать неправильно, и тогда все закончится… понимаешь?

– Нет.

Маша опускает голову. Ее глаза светятся из-под длинных темных волос. Крис что-то такое замечала про девочку-Уэнздей. Что-то такое чувствовала. Она может снести голову любому с первого взгляда. Нет: с первого звука голоса. У нее волшебный голос. Это чертовски опасно.

Но есть и еще кое-что. Ей до смерти хочется перестать быть такой. До смерти: именно так. Успеть побыть хоть немножко счастливой… до смерти.

– Я просто боюсь, – говорит она. – Что ты… меня не вылечишь. Что ты не сможешь.

– Я смогу.

– Тогда… м-может быть… ты попробуешь…

Машка снимает масочку. В полутьме это выглядит совсем не так страшно. Скорее даже трогательно.

Кончиком языка она облизывает израненные губы. Ее просто необходимо поцеловать. Без ласки она умрет. В этом тоже есть волшебство, темное и древнее. Оно делает мальчиков и девочек взрослыми, если они готовы. А если нет – убивает.

Макс подается вперед. Хочет соскочить с хромого общажного стула, но у того подламываются сразу две ножки.

Макс на мгновение зависает в воздухе. И неуклюже падает вместе со стулом, взмахнув в воздухе ногами в белых носочках. Маша успевает заметить ужас в его глазах. Совсем как тогда, на крыше.

Ну почему сейчас?

Почему это с ним? Почему это с ней?

Максим сидит на полу, и его бьет мелкая дрожь. В растерянности он вертит в руках ножку стула, гнилую и трухлявую. Держится за ушибленный бок:

– Блин. Ну вот как так? Я такой один, что ли, кому вечно не везет?

Тут он неправ. Прямо сейчас ему повезло. Его висок разминулся с углом железного стола всего на пару сантиметров.