Наши тонкие струны

Сережка улыбается белыми зубами. На его плечах еще не высохли капельки воды. Как быстро мальчики становятся такими славными взрослыми парнями, думает Крис. Особенно если им помочь.

Жаль, что это не навсегда.

Жаль, что ты не будешь единственной, кто это ему скажет.

Жаль, что ты не знаешь, что это уже произошло.

– О чем ты сейчас думаешь? – спрашивает Крис.

– Вот прямо сейчас? Я хочу в студии на басу сыграть. Скажи Бастиану, чтобы сессионника не приглашал.

Нормально, да? Вот о чем он думает? Крис несколько разочарована. Но… они же музыканты. И они уже начали работать над первым альбомом. Прямо на точку им привезли пульт и многоканальный рекордер. Заодно заглушили подвал специальными звукопоглощающими панелями и расставили прозрачные экраны.

– Ладно, – говорит Крис. – Играй на чем хочешь. И это все?

Он наконец-то понимает, о чем надо думать, когда тебя спрашивает твоя девушка. Вместо ответа водит пальцем по ее спине, уже успевшей слегка подрумяниться на солнце. Чертит какие-то знаки. То ли буквы, то ли ноты.

– Ну перестань, – говорит Крис. – Щекотно. И ничего не понятно.

– Это основная тема песенки. Угадаешь, какой?

Пустяковая задачка для музыканта! Со второй попытки она начинает различать точки на линиях. Остальное – дело техники. Это же ее мелодия.

– «Ты мое солнце», – говорит она.

– Ну наконец-то. Я думал, ты никогда этого не скажешь… мне.

– Это название песни, Сережик. Просто название песни. Но, если хочешь, ты тоже можешь думать, что она про тебя. Хочешь?

Он гладит ее спину ладошкой, будто стирает ноты со школьной доски в своей музыкалке. Потом говорит серьезно:

– Ты просто со мной играешь, Кристин, я знаю. Просто тебе нравится со мной играть. Но… мне все равно. Мне тоже нравится. Мне ничего больше и не надо.

Крис прячет нос в надувной матрасик. Чтобы он не видел, как она улыбается.

Откуда-то она помнит редкостно умную мысль: любовь не бывает равноправной. Всегда кто-то один любит, а другой только позволяет себя любить. Если верить психологам с авито, ты обязательно должна быть этим вторым и ни в коем случае не первым. Ты должна раздуваться от гордости и изображать независимость. И делать вид, что тебя совершенно не трогают признания мальчишек. Потому что фем-повестка рулит.

Пока тебя не бросают, такую гордую.

В секретных дневниках Крис есть несколько заметок по этому поводу. Вот, например, мелодия-рэпушник из двух нот:

No romance, no romance, no romance for me.

Это был мальчик из школы. Ему тоже нравилось, что она играет на гитаре, только сам он не слушал ничего, кроме хип-хопа. Она снисходительно улыбалась. Давала ему слушать классику жанра. Про песню «Word up!»[5] он сказал, что это уже было у Инстасамки. С ним так ничего и не получилось. С ним даже не о чем было поговорить. А потом он сказал, что не любит рыжих, потому что они тупые.

Она помнит каждый свой эпический фэйл. Их было не так уж и мало. Они случались именно тогда, когда она, Крис, пыталась быть сильной. Пыталась позволять себя любить.

Потому что любовь – это не снисхождение, а взлет. Когда вы вдвоем взлетаете на такие высокие вершины, куда можно забраться, только держась за руки. Когда неважно кто первый, а кто второй.

Сережка ловит ее руку. Перебирает ее пальцы. Ему тоже нравится с ней играть. Только теперь он знает, что бывает дальше.

– Хочешь, – спрашивает он именно так, чтобы она оценила тонкость: это как бы и вопрос, и ответ одновременно.

Хочет ли она… скрыться отсюда? В его спальню, вон там, в гостевом доме? Там, конечно, разбросаны грязные футболки, и постель как после локального атомного взрыва. Но, в конце концов, они же все это и натворили. Совсем недавно. Сегодня ночью.

– Ты не поняла, – читает он ее мысли. – Хочешь… прямо тут?

Ч-черт. Это будет еще веселее. Она бы и сама предложила, но она же девочка. Хотя иногда так забавно поменяться с мальчишкой местами. И в то же время… остаться независимой. Позволить себя любить. Прямо сейчас. Прямо здесь.

Она приподнимает голову: вокруг никого.

Ну, а даже если и кто-то? Что такого? Артисты не должны стесняться чужих взглядов. А ведь они артисты.

И они всегда на сцене.

– Да, – говорит она. – Да. Я хочу. Да.

046. И что же нам делать?

В это время Маша стоит на балконе гостевого коттеджа. Оттуда виден стеклянный бассейн и все, что происходит внутри. Оттуда много чего видно. Наверно, так и задумал шаловливый архитектор.

У Машки тяжело на сердце.

Но… это нехорошо – завидовать чужому счастью. Особенно если ты знаешь, что оно тебе недоступно. Когда тебя можно целовать… только в темноте.

Еще никогда она так не проклинала свое уродство, как здесь и сейчас. В этом чужом райском саду.

Она кутается в пестрое шелковое кимоно, которое нашлось в шкафу вместо халата. Она как будто зябнет на солнце. Так бывает перед приступом… депрессии. Назовем это так.