Наши за границей. Где апельсины зреют

Посетители кафешантана вели себя сначала чинно и сдержанно, накрашенные кокотки в донельзя вычурных шляпках с перьями, птицами и целым огородом цветов только постреливали глазами на мужчин, сидели за столиками в одиночку или попарно с подругами, потягивая лимонад из высоких и узеньких стаканов, но, когда мужская публика разгорячила себя абсентом и другими ликерами, они стали уже подсаживаться к мужчинам. Делалось шумно. Мужчины начали подпевать исполнителям и исполнительницам шансонеток, похлопывать в такт в ладоши, стучать в пол палками и зонтиками. Не отставали от них и кокотки, поминутно взвизгивая от чересчур осязательных любезностей. Кто-то из публики вертел свою шляпу на палке, подражая жонглеру на сцене. Кто-то подыгрывал оркестру на губной гармонии, где-то перекидывались кусочками пробок от бутылок и апельсинными корками. Конурин и Николай Иванович с любопытством посматривали по сторонам и улыбались.

– Ах, бык их забодай! Да не начнется ли и здесь такое же швыряние друг в друга, какое было в Ницце на бульваре? – сказал Конурин. – Тогда ведь надо и нам апельсинными корками запастись, чтобы отбрасываться. Эй, как тебя, гарсон! Ботега! Пяток апельсинов!

– Не надо. Ничего не надо! – строго крикнула на него раскрасневшаяся от шипучего «Асти» Глафира Семеновна и взялась за бутылку, чтоб подлить себе еще в стакан.

– Глаша! Ты уж, кажется, много пьешь, – заметил ей Николай Иванович. – Головка может заболеть.

– Наплевать. Это назло вам, – отрезала та и выпила свой стакан до дна. – А что, довольны вы, в какое вас заведение завезла я? – с злорадством спрашивала она мужа.

– Да вовсе и не ты завезла, а извозчик. Только не пей, пожалуйста, много.

– Ничего. Пусть пьет. Нас двое. Справимся и с хмельной, довезем как-нибудь, – сказал Конурин. – Дай ей развеселиться-то хорошенько. Видишь, бабеночка от здешних римских развалин сомлела. Да и сомлеешь. Целый день развалины да развалины.

– Вовсе я не от развалин сомлела, а от вашей поведенции. Ну и моя такая же поведенция сегодня будет. Вон рядом, за столиком, интересный итальянчик сидит. Сейчас протяну ему свой бокал и чокнусь с ним.

– Только посмей! – строго сказал Николай Иванович.

– Отчего же не посметь? Вы же давеча за обедом чокались с вертячкой. Здесь, за границей, равноправность женщин, и никто не смеет мне препятствовать, – блажила Глафира Семеновна. – Чего вы около меня-то торчите? Идите подсаживайтесь к какой-нибудь накрашенной.

– Ой, не то, Глаша, запоешь, ежели подсядем!

– А вы думаете, заплачу? Вовсе не заплачу.

На стол их упал кусок апельсинной корки, брошенной кем-то. Она взяла его и, в свою очередь, бросила в публику. Прилетел и второй кусок. Глафиру Семеновну по ее эксцентричной парижской шляпке, очевидно, кто-то уже принимал за кокотку.

– Не пора ли домой? – с беспокойством осведомился Николай Иванович у жены.

– Если для вас пора, то можете уезжать, а для меня еще рано.

А на сцене между тем беспрерывно шло представление. Пение чередовалось с гимнастическими упражнениями акробатов. Вот натянули тоненький проволочный канат на сцене. Появилась акробатка в пунцовом трико. Публика неистово зааплодировала. Глафира Семеновна взглянула на акробатку, вся вспыхнула и прошептала:

– Ах, дрянь… Так вот она кто!

Взглянули и Николай Иванович с Конуриным на акробатку и узнали в ней ту самую черноокую красавицу, с которой они так приятно провели время за обеденным столом и после обеда. Лицо Конурина подернулось масленой улыбкой, и он толкнул Николая Ивановича под столом ногой.

– Не узнаете разве свою приятельницу? – спросила их с злорадством Глафира Семеновна. – Аплодируйте же ей, аплодируйте… Вот какая она артистка… Канатная плясунья.

– Оказия! – крутил головой Конурин, улыбаясь. – В первый раз в жизни пришлось с акробаткой бражничать. В трике-то какая она из себя… Совсем не такая, как давеча за столом. Ах, муха ее заклюй! Акробатка…

Акробатка между тем исполняла различные замысловатые эволюции: ходила по канату с шестом, потом без шеста, ложилась на канат, вставала на голову. Николай Иванович, не смея при жене прямо смотреть на акробатку, косился только на нее и млел. Глафира Семеновна фыркала и говорила:

– Вот какую хорошую компанию вы себе давеча нашли. Любуйтесь. Впрочем, вам, мужчинам, чем хуже, тем лучше.

– Да кто ж ее знал-то, что акробатка? Я думал, что из какого другого сословия, – отвечал Николай Иванович. – Сидит с нами за одним столом, живет с нами в одной гостинице…

– Как? Она даже и в одной гостинице с нами живет? – воскликнула Глафира Семеновна. – Ну, батюшка, тогда за тобой нужно и дома следить, а то она как раз тебя и к себе заманит.

– Да ведь ты же сказала, что равноправность…

– Молчать!