— Мне только что пришло в голову, ваше величество, поинтересоваться, нет ли у вас какого-нибудь способа связаться с другом сейджина Мерлина, мастером Жевонсом. — Нарман широко улыбнулся, увидев выражение лица Кайлеба. — Он так хорошо справился с… мотивацией короля Горджи, и он, очевидно, чувствует себя как дома, работая на материке. Просто мне почему-то кажется уместным, чтобы он тоже связался с графом Корисом. Кто знает? — его улыбка внезапно исчезла, его глаза спокойно встретились с глазами Кайлеба. — Может просто оказаться, что это еще одна ситуация, требующая его особых талантов, ваше величество.
— Они здесь, милорд, — тихо сказал лейтенант Бардайлан.
— Спасибо тебе, Абайл, — сказал Ливис Гардинир. Он глубоко вздохнул, расправил плечи и повернулся лицом к двери каюты. — Проводите их, пожалуйста.
— Да, мой господин. — Флаг-лейтенант поклонился значительно глубже, чем обычно, и исчез. Мгновение спустя он вернулся. — Адмирал Мантир, капитан Брейшер и капитан Кругер, милорд, — объявил он без необходимости, и Гардинир кивнул головой вновь прибывшим.
— Джентльмены, — сказал он.
— Граф Тирск, — ответил Гвилим Мантир за себя и своих подчиненных.
— Я очень сожалею о необходимости вызвать вас на эту конкретную встречу, — спокойно сказал Тирск, — но во имя того, что остается для меня честью, у меня нет выбора. Адмирал Мантир, вы сдали мне свои корабли и личный состав после самой отважной и решительной обороны, которая до сих пор вызывает мое восхищение и профессиональное уважение. В то время я обещал вам достойное обращение по законам военного времени. Я сожалею, что предстаю перед вами как человек, отрекшийся от клятвы.
Бардайлан слегка пошевелился, его лицо напряглось в безмолвном протесте, но Тирск продолжил тем же размеренным тоном.
— Уверен, что вы, как и я, осознали, что любое обещание с моей стороны может быть нарушено или прямо отменено моим начальством или Матерью-Церковью. Как верный сын Матери-Церкви, я не вправе критиковать или оспаривать ее решения; как офицеру королевского военно-морского флота Долара, мне стыдно.
Он посмотрел прямо в глаза Манчиру, надеясь, что чарисиец увидит правду в его собственных глазах.
— Ваши люди подверглись достаточно жестокому обращению в доларской тюрьме. Тот факт, что я сделал все, что в моих силах, чтобы смягчить это злоупотребление, не является оправданием моей неспособности изменить его, и ничто не смоет пятно этого злоупотребления с чести моего военно-морского флота. Однажды я резко отозвался о вашем императоре и условиях, которые он навязал моим людям; если бы я знал тогда, как потом с вами и вашими людьми будут обращаться мои собственные службы, я бы упал перед ним на колени, чтобы поблагодарить его за снисхождение.
Он замолчал, и после его последней фразы воцарилась тишина. Прошло несколько секунд, а затем Мантир прочистил горло.
— Не буду притворяться, что не сержусь из-за того, как обошлись с моими людьми, милорд. — Он выдержал пристальный взгляд Тирска, и его глаза были такими же жесткими, как и его ровный тон. — Одному Богу известно, сколько из тех, кто погиб в кораблях, выжили бы, если бы им давали нормальную пищу и хотя бы минимальную медицинскую помощь. И это даже не учитывает тот факт, что теперь ваш флот готов передать нас инквизиции, полностью зная о том, что произойдет.
Он увидел, как поморщился Тирск, но адмирал Долара отказался отвести глаза или уклониться от его сурового взгляда, и через мгновение чарисиец едва заметно кивнул.
— Я не буду притворяться, что не сержусь, — повторил он, — и не буду притворяться, что не согласен с тем, что это будет несмываемым пятном на чести не только доларского флота, но и всего вашего королевства. Придет время, милорд, когда вы и все доларцы пожалеете о том, как обошлись с моими людьми. Меня здесь не будет, чтобы увидеть это, но так же верно, как солнце восходит на востоке, мой император увидит, как от нашего имени свершится правосудие точно так же, как он сделал в Ферайде. Возможно, вашему королю было бы неплохо запомнить тот день, потому что на этот раз не будет никаких сомнений в том, на ком лежит окончательная ответственность.
— И все же, хотя все это правда, и, хотя я не сомневаюсь, что история запятнает ваше имя так же, как имя герцога Ферна или короля Ранилда, я также знаю, что вы лично сделали все возможное, чтобы сдержать данное мне слово и увидеть, как с моими людьми обращаются достойно и достойно. Я не могу простить вас за дело, которому вы служите, но могу и буду говорить, что вы служите ему так же честно, как мог бы любой из живущих людей.