Наследие Десяти

– Да, кажется, тогда как раз прошел дождь и на дорогу вылезло много червей, спасти которых Алик, конечно же, счел своим долгом. Сколько помню, он все время кого-то спасал… червей, каких-то букашек, мою жизнь… – вздохнув, Андрей погрузился в воспоминания, и внезапно я увидела в его глазах такую мягкость, какую еще никогда не замечала прежде. – Алик Хейзер – моя совесть.

Я вспомнила лицо Алика в центре управления во время разговора с Андреем, когда тот рассказал ему о нашем конфликте. Его ужас, сожаление и доброту, которая сквозила в каждом жесте и взгляде, хоть он и не выражал ее словами. Сейчас я впервые подумала о том, что, возможно, именно Алик убедил тогда Андрея принести извинения.

– А следующим был Марк, – предположила я.

– Следующим был Питер.

– О, не удивлена, что он тоже захотел стать твоим другом. С его-то врожденным честолюбием…

Андрей сделал большие глаза:

– Питер вовсе не хотел быть моим другом!

– Тогда держу пари, что первое, что он сказал, когда тебя увидел, было что-то вроде: «Не вздумайте смотреть на меня без солнечных очков, ведь я – Адлерберг!»

– Почти, – усмехнулся Андрей. – Он сказал: «Только посмей подохнуть, сопляк, ты должен моему отцу».

Я расхохоталась и, бросив на меня косой взгляд, он впервые по-настоящему улыбнулся.

– А Марк? Как вы узнали его?

– Не слишком ли большая плата за одно откровение? Мы войдем в систему Каас через пару часов, и не знаю, как ты, но я все-таки рассчитывал отдохнуть.

Разочарованно вздохнув, я отстранилась и пожала плечами:

– Если ты хочешь…

– Спокойной ночи, – промычал Андрей, регулируя свое сиденье до горизонтального положения.

– До встречи на Мельнисе.

Когда он лег, небрежно завернувшись в своей плед, длины которого едва хватало, чтобы прикрыть ноги до щиколоток, я еще некоторое время сидела и думала о нашем разговоре: представляла себе истощенного бледного мальчика с впалыми щеками и синяками под глазами, одного в огромной темной комнате, подключенного к аппаратуре для поддержания жизни, то, как с утра до ночи он коротал дни в обнимку со старинными книгами из библиотеки Брея… О чем он думал тогда, засыпая по ночам? О чем мечтал? Представлял ли себе, как все в итоге обернется?

Я посмотрела на Андрея: его лицо расслабилось, дыхание становилось все глубже и спокойнее, словно то, что он видел во сне, удивляло его. В нем не осталось ничего от больного подростка, словно не было сотен ночей, когда он просыпался от нестерпимой боли, не было тяжелых аппаратов, что круглые сутки перегоняли его кровь, и сконфуженных врачей, отсчитывающих дни до его смерти. Его грудь поднималась медленно и ровно, будто отмеряла время, а я сидела, смотрела на него и думала, что так и не знаю, что собой представляет Андрей Деванширский.

* * *

Стоя посреди просторного зала, я вновь слышала его голос. Да, это точно был он, тот самый голос, что тогда громко, но мягко окликнул из-за двери: «Изабель, ты уже встала? Изабель, ты еще здесь?» Внимательно оглядевшись, я постаралась найти его источник, но рядом никого не было. Однако голос не затихал – он словно был повсюду одновременно: тихий, мягкий, немного хриплый, будто тот, кому он принадлежал, застудил горло, а может, мне только так казалось из-за плохой акустики. Несмотря на то что слышала я его достаточно отчетливо, разобрать какие-либо слова мне так и не удалось.

Еще раз быстро оглядев залитый светом зал, я прошлась по периметру, с удивлением исследуя каждый его угол. Казалось, в помещении не было ни одного предмета, который нельзя было бы отнести к роскоши: мой взгляд медленно проскользил к мягким широким софам с резными спинками, массивному секретеру, что виднелся в торце комнаты, и остановился на огромных панорамных окнах с полупрозрачными шторами, через которые просачивались тысячи золотых лучей. Но как я здесь оказалась? И, главное, где?