Наследная ведунка

Вис, лежащий у моих ног, вроде как прикрывший широкополой шляпой лицо, не глядя вытащил из кармана платок (надеюсь, это был именно он!) и подал мне. Фыркнуть и отказаться не позволил радостно наполнившийся соплями нос.

— А разве я говорил, что нам всё равно? — изумился рыжий.

— Ты говорил, что надо бежать из Холмищ подальше.

— На север — это подальше.

— А на юг — поближе?! — съязвила я. — И, раз уж увёз с собой прекрасную даму…

Вис приподнял шляпу, чтобы скептически меня осмотреть — лохматую, замызганную и с шелушащимися губами.

— Да, прекрасную! — авторитетно повторила я, опустошив нос в предложенный платок, скомкав и запустив им в Когтистую лапку. — В общем, мог бы экипаж нанять поприличнее. Я уже отсидела всё, что можно, и начала отсиживать то, что нельзя.

Телега подскакивала на каменистой дорожке, забирающей всё выше. С каждым часом холмы росли и лысели, зияя сначала каменистыми провалами, потом проплешинами; вдалеке виднелись и вовсе полноценные горы, похожие на облысевших дедков с сиротливыми островками зелёной поросли в ушах и ноздрях.

— Лошадь была одна, а нас — четверо, — спокойно пояснил рыжий. О продаже норовистой кобылы, выигранной на торжище, он втайне жалел, хоть и не признавался. Но необъезженная, да к тому же, настолько приметная лошадь (и да, одна на четверых!) принесла бы в пути не больше пользы, чем Мелкий, втихаря разоряющий сумки с провизией. — А с полученных за неё денег нам ещё неизвестно сколько предстоит жить. Хотя мы, конечно, путешествовали бы с куда большим комфортом, если бы госпожа наследная ведунка соизволила…

— Деньги главы семьи — это деньги семьи. А моя нычка — это моя нычка, — отрезала я, звякнув кошелём. О том, что сама не оплатила подобающий почтенному возрасту экипаж, я тоже скорбела, но, как и Вис по Норовистой, вздыхать себе не позволяла. Да и поздно уже: попроси мы развернуться молчаливого глуховатого слепца-возницу, неспешно развозящего по селениям остатки (скорее, останки) перезимовавшего плесневелого зерна, он бы сбросил нас с повозки так же невозмутимо, как пустил.

— Вообще, я хотел сказать «соизволила бы обворовать того купца на выезде», так что нычка пусть остаётся на твоей совести.

— А купец — на твоей.

— И она вполне это выдержит!

Мешки с зерном заворочались, вздулись и явили помятого Мориса, решившего доспать упущенное ночью в пути.

— А ежели ногастой что не нравится, — проворчал он, — дорожка вон она! — он сплюнул под колёса, но именно в этот момент (чисто случайно, хо-хо!) телега подпрыгнула на камешке, и челюсть коротышки звучно звякнула. — В обратном направлении, не заблудишься! — невнятно закончил он, бережно ощупывая подбородок.

Я мстительно запустила к коротышку крепеньким яблочком, до которого пока не успел добраться горняк.

— Не ревнуй, Мори! На твоё место главного ворчуна команды я ни в коем случае не претендую!

— Команды! — Мелкий выдавил столь широкую улыбку, что, если бы возница оглянулся в этот момент на восседающего прямо за его спиной здоровяка, предпочёл бы кубарем скатиться в колючий облезлый куст на обочине. — Мы команда, ага!

— Это трое — команда! — не унимался Морис, пытаясь надкусить яблочный бочок и страдальчески морщась. — А четверо — уже толпа.

— Что ж, — я напоказ вздохнула и утёрла совершенно сухие глаза. — Ты прав. Мы будем по тебе скучать. Зато как Тифа обрадуется!

При звуке прекрасного имени Морис сначала нырнул в ворох поклажи — только округлый зад торчать остался, и только потом сообразил, что угроза больше походит на шутку. Как выяснил на собственном опыте коротышка, от удовлетворённой женщины сбежать в разы сложнее, чем от неудовлетворённой. Главная холмищенская профурсетка отправилась сторожить возлюбленного к выезду из города, справедливо рассудив, что рано или поздно Морис через ворота проедет. А дождавшись, попыталась сдёрнуть его с тюков и почти успешно запихать в авоську, предварительно заткнув рот чем-то подозрительно кружевным. «Дорогие друзья» при этом скалили зубы и утверждали, что не могут разобрать ни слова в мольбах о спасении, а я так и вовсе предлагала вознице ускориться, пока коротышка не вырвался и не нагнал нас. За что теперь и расплачивалась. Карлик, конечно, маленький, а мстительности в нём на двух горняков хватило бы.

— Ты мне тут не угрожай! — потряс он крошечным кулачком. — Мы тебя саму не звали!

— Звали, — лениво поправил Вис.

— Очень звали! — подтвердил Мелкий.

— Но она же отказывалась! — Морис оскорбился так, как будто ему открыли, что медовые леденцы не на берёзах растут, а стоят денег. — Вот почему передумала, а?

Я покосилась на бельчонка. Лежит с невозмутимым видом, ногу на ногу закинул, мерно посапывает… Сама невинность! Вот точно что-то задумал!

— Меня кое-кто переубедил.

— Угу, — добавил рыжий, не снимая шляпы с лица, — красавчик, обаяшка, с обворожительной улыбкой…

— И невыносимое трепло! — добавила я.

— Не без этого.