Наследная ведунка

Я зябко поёжилась, застегнула куртку, в который раз порадовавшись, что вообще догадалась её с собой взять. Раздражение и сожаление, что ввязалась в авантюру, не покидало меня ни разу с того мгновения, как стражник у Холмищенской стены походя махнул рукой и крикнул нам вслед:

— На обратном пути загляни к матушке моей! Что-то редька не всходит у неё, просила заговорить!

— М-м, — невнятно отозвалась я тогда. Редька у них, вишь ты, не всходит. И что, ещё сто лет мне ту редьку заговаривать? И как отрезало. Отвернулась от ворот и больше не оглядывалась. Однако сожаление не уходило. Как и уверенность в том, что ни за какие деньги больше не вернусь.

Я не прощалась. Не с кем прощаться в Холмищах. Знала всех и каждого, помнила ещё детьми, а прощаться — не с кем. Кроме, пожалуй, бабуленьки, на которую после рассказа Виса я обозлилась сильнее, чем пока она была жива. Пожалею, ещё ни раз пожалею, что не дошла напоследок до кладбища, не поклонилась Камню и не сказала доброго слова. Камню… Тому, который со временем должен был бы прижать и мою грудь, дабы мёртвая ведунка не досаждала живым. И меня бы закидали землёй дети тех, кого я знала детьми, и, поплевав и провернувшись вокруг оси, заспешили бы домой. Я знала, что так случиться. Ждала, как уже свершившееся.

И вдруг… Ярким росчерком, искрой огня в моей не-жизни полыхнул рыжий воришка. И спалил к праотцам полотно жизни с привычным узором. Что теперь-то? Ткать новое? Из каменистой дороги, порывов ветра и колючих придорожных трав? Или… тьфу на него, на то полотно! Без меня соткут. Для других.

Нет, не стоило заходить на кладбище. Испугалась бы неизвестности, передумала, осталась… И неизвестно, как долго потом жалела бы. Собственно, жалела бы я и так и эдак. Теперь вот проклинала своё безрассудство и яркое, но не дающее привычного тепла, солнце.

Я шмыгнула носом и сощурилась на светило. Мы приближались к горам, к племенам суровых здоровяков, у которых не росло пшеницы и которые с радостью скупят у ушлого возницы те перележавшие зёрна, мешки с которыми тащили его несчастные волы. Солнце здесь было другим. Ниже, но холоднее. Резало глаза, заставляя плакать, а ветер довершал дело, заволакивая их каменистой крошкой.

— Нет, всё-таки я хочу на юг, — решила я. — Насмотрелась я ваших гор, достаточно. Не моё.

Но об одном умолчала: каменистые склоны, искусанные тенями, навевали нехорошие мысли. Воспоминания, которые я не хотела ворошить. И эта причина перевешивала чашу весов, которую оттягивали ветер, пыль и холод.

Вис согласился легко, точно и сам не слишком жаждал нырять в неприветливые пейзажи:

— Хорошо, завтра отправимся на юг.

— Почему завтра?

— Потому что сегодня у нас есть одно дельце.

Я недоумённо огляделась. Сухая, словно состарившаяся земля; горы, набухающие на горизонте с каждым тычком телеги; пустынные холмы и жидкий кустарник.

— Здесь?!

Вис вздохнул, всем видом показывая, что крайне раздосадован тем фактом, что ему не верят на слово и требуют объяснений.

— Там, — кивнул он на две плешивые макушки холмов, словно кланяющиеся друг дружке.

Меня передёрнуло от озноба.

— Кажется, там нет ничего хорошего.

— А ногастая небось думала, что мы цветочки тут нюхаем? — Морис скатился с тюков, упёрся одной ножкой в бортик телеги и скрестил ручонки на груди, принимая позу бывалого воина. — На прошлом нашем дельце я получил почти смертельное ранение…

— В это самое! — бессовестно ткнул Мелкий друга в ягодицу.

— Куда-куда? — прыснула я.

Мелкий показал второй раз, придержав за шкирку Мориса, чтоб не вывалился за борт:

— В это самое!

— Это не то, о чём ты подумала!

Замахал ручками карлик, но бельчонок тоже не смолчал:

— Это именно то, о чём ты подумала!

— Вот такенная стрела была! — стрела показанного Мелким размера могла нанизать на себя, как земляничины на травинку, не только Мориса, но и вообще всю троицу. Ещё и на меня бы местечко осталось.

— И, судя по всему, вам показалось мало, поэтому вы решили сунуться в горы, на которых разве что вывески «неприятности» не хватает?

Мелкий трагично вздохнул:

— Есть там эта вывеска…

— Именно она нас и манит! — подхватил рыжий.

— Вы психи! — я пихнула бельчонка сапогом и уверенно конкретизировала: — Ты — псих!

Тот сел и недоумённо захлопал возмутительно длинными ресницами:

— Парни! Вы слышали, что она сказала? Я — псих?

— Ага! — как само собой разумеющееся подтвердил Мелкий. Ему идея соваться в селение горняков явно нравилась не больше, чем мне.

— Морис? — попросил поддержки рыжий, но и тут прогадал.

— Пару месяцев назад ты спёр у ихнего вождя шляпу, — отрезал коротышка. Я не слишком разбиралась в традициях горных народов, но, судя по выражению морды Мориса, это был достаточный проступок, чтобы больше ни за что и никогда не соваться к ним.

— Ну я же верну! — попытался оправдаться Вис.

— На спор! — безжалостно закончил Морис.

— И я героически возвращаюсь сюда, чтобы исправить былые ошибки!

— Потому что ты идиот, — равнодушно добавил карлик.

— Да! — согласился Мелкий.