Наследники Дерсу. Пасека

– Не жа-а-лко? – зло оскалился Фёдор, по-соболиному зыркнув на Сергея. – А ты видел, сколько молоди лесной бульдозерами давят, пока лес готовят? Не жа-а-лко! С золотого блюдечка подаём иностранцу самое, что у нас есть ценного, как бы ещё самим с протянутой рукой по миру не пойти. Зверь, он в кедрачах держится, и с каждой этой машиной, может быть, я чувствую, как у меня из рук соболей выхватывают! А японец не дурак!.. Нет! Он торговать умеет. Всё купит, только дай. Из своего дерьма конфетку слепит и нас накормит.

– И пускает тебя жена в тайгу? – Сергей отсидел ногу, попытался было переставить её в другое место, но теснота не позволяла.

– Пускает? – откровенно удивился Фёдор. – Принесёшь ей соболя или колонка на воротник, сама погонит, посмотришь. Ты на танцы, на танцы ходи чаще.

– Так там же школьницы! – стоял на своём Сергей.

– Твои ровесницы уже все замужем. Не поступила в институт, куда остаётся? Замуж и на работу, проходить университеты жизни. Подмечай, а к осени, глядишь, и свадьбу сыграем. А, в общем-то, есть одна на примете. Тебе понравится.

Он лихо крутанул баранку, но булыжник всё же чиркнул по днищу машины. Федька со злостью сверкнул глазами.

– Ты кого имеешь в виду?

– Пойдёт мёд, узнаешь.

На пасеке Пётр Иванович и Николай Тихонович жили безвыездно неделю. Каждый из них занимался своим делом, общались меж собой они редко. Хотя жили они на одной улице и знали друг друга с молодых лет, дружба у них не сложилась.

Николай не отходил от ульев: делил и делил семьи, чтобы к осени до сотни догнать.

Пётр Иванович не привык так работать: то в лес прогуляться сходит за грибами, то на рыбалку, не его это – денно и нощно о деньгах думать. Есть небольшой запасец – и ладно: дочке свадьбу справить, «Запорожец» купить…

Такая мечта у Петра Ивановича – самому ездить на пасеку, ведь всю жизнь на казенной машине в лесничестве. И не быть обязанным за то, что, выезжая домой на выходные попариться в баньке, вынужден был ездить то с Фёдором, то с Николаем.

Так крепко задумался он о машине, что ещё в прошлом году написал заявление в военкомат с просьбой выделить фронтовику легковую машину. Прошёл медицинскую комиссию, и пошли они с дочкой вместе учиться.

На пасеке вечерами тишина. Что делать? Пчёлы стихают. Вспоминает Варю, жену, рано ушла из жизни, перебирает дни молодости. Ленка от неё переняла и характер, и цвет волос, под лён шелковистых.

Фёдор, въехав на поляну, заглушил двигатель «Запорожца» у навеса с будкой Петра Ивановича, на ходу пожал ладонь, поприветствовав, надел фуфайку, первым делом заторопился к контрольным весам подсчитать, сколько граммов мёда добавилось в улье.

Сергей, открыв дверь, едва не вывалился, до того затекло от неудобства тело. Он с минуту растирал затёкшими руками онемевшие ноги, ничего не ощущая, затем подошёл поздороваться с пчеловодом.

Под просторным навесом Петра Ивановича, крытым брезентом, в центре стоял стол, сколоченный из двух досок, по бокам чурки, служившие табуретками, рядом полыхала железная переносная печка буржуйка, на ней готовился ужин, рядом ещё один костёр из сырых дров – дымарь, чтобы отпугивать надоедавших мошек и комаров.

– Как дела пчелиные? – поинтересовался Сергей.

– Сегодня неважнецкие. Холод стоит, клён не выделяет. На весах ноль привеса. У сильных семеек, правда, в тёплые дни был небольшой напрыск, а вощину не тянут.

Подошёл Фёдор с продуктами на ужин. Сергей переоделся, тоже достал из рюкзака свёрток.

Пётр Иванович улыбался, довольный прибытием Сергея и Фёдора на выходные дни. Общительный, доброй души человек, он не держал на людей зла, даже, если когда и была по жизни ссора, или приходилось штрафовать людей за браконьерство: попался – отвечай перед законом, ответил – живи честно, не хочешь и снова попался – опять ответишь. И на него браконьеры не обижались, уважали за справедливость и честное отношение.

Что и говорить, не останови алчного человека, он и стыд потеряет. Кто-то и за руку придержать должен, и это правильно, мстить только нельзя позволить себе, но и такое изредка бывает, на кого, как говорится, нарвёшься. Есть такой закон неписаный: в тайге зла на человека не держать, не ссориться, каждый может в любую минуту и в беду попасть, и поспешить на помощь.

На поношенном пиджаке Ломакина орден Красной Звезды, брюки сохранили следы стрелок. Он поджидал подмены на дежурстве, чтобы съездить на пару с Николаем за сахаром на его трясучем «бобике», послевоенном ГАЗ–67, Ленку свою ненаглядную попроведать, продуктов на недельку набрать, в баньке попариться.

– К столу давайте, – он по-стариковски засуетился, показывая Сергею, куда бросить рюкзак, потом подбросил несколько сырых чурок в дымарь, снял с печки сковороду с натомившимся салом и домашней колбасой, ароматной, тминной, отодвинул на край чайник.

– Будем вечерять, – он соскучился по живому разговору. – А ко мне тут повадилась гостья, с медвежонком. Стерва, спать не даёт. Не раз к улью подходила.

– Где Николай? – перебил его Фёдор, вспомнив о передаче. – Бабушка сумку передала.