Наследники Дерсу. Пасека

– Он у нас с курицами спать ложится. Чуть солнце на закат, он уже в будке. Проспит всё царство земное.

– Каждому своё.

Фёдор, сложив ладони, гулко свистнул. Из дверей будки, стоявшей на другом конце поляны, показалась голова Николая. Спросонья протирая глаза, он заспешил под навес.

– Задремал я что-то под вечер, погода хмурая, – поздоровался, присел за стол.

– Пришлось пальнуть холостым патроном, – продолжил рассказ о медведице Пётр Иванович, – не боится выстрелов! А улей всё-таки разорила. Унесла в кусты и всё из него выгребла, обсмаковала рамки и с расплодом, и с мёдом. Я его на место поставил, вон загляните.

Сергей с Фёдором пошли на край поляны взглянуть, что натворил зверь. Добротный, крашеный двухкорпусной улей был поломан. Жесть на крышке, пристёгнутой замками, прокусана в нескольких местах – в эти дырки легко входил мизинец… Оторвать крышку медведица не смогла, и тогда она бросила улей на землю и выбила лапой днище, выламывая рамки и лакомясь. Сергей представил, каких мишка размеров, какой мощи, и поёжился: попадёшься в когтистые лапы – покалечит.

– Видел я бурого медведя прошлой осенью, ужас.

– Так если бы один он тут по тайге шастал! Как повадятся – не знаешь, с какой стороны кого ждать: то бурый нагрянет, то белогрудка, то очень опытный, то не очень, то пестун шалит. Их же всех по повадкам да зубам, что на улье оставляют видно, но я всё же проучил гостью, – Пётр Иванович улыбнулся. – Договорились с Николаем и попрятали собачек по будкам, взял я тазик с мёдом и унёс в кусты, где она безобразничала, а в мёд снотворных таблеток подмешал. Наблюдаю в бинокль из оконца будки, смотрю, крадётся вечером, тазик в лапы, села на задницу и, как у себя дома, потчуется, только самовара не хватает до полного комфорта. Подождал, когда уснёт, связал верёвкой ноги на морской узел так, чтоб дернуть – и развязался он. На рассвете слышу: ворочается, ворчит, кряхтит. Ну-ну, давай, говорю, посмотрим, кто хозяин в лесу. Приготовил увесистую дубинку, без сучочков, чтоб не поранить шкуру, подхожу – и начинаю воспитывать по-мужски, чтоб неповадно было, и по морде, по морде. Ревёт медведица, уворачивается от ударов. Вижу – хватит, уразумела. Отошёл подальше на всякий случай, за конец верёвки дёрнул. Медведица освободилась из плена и как драпанёт в чащобу, ревёт как оглашенная, похоже, обиделась, но больше на пасеке она не появлялась.

Парни зашлись хохотом. Всякое было в тайге, но до такого, чтоб воспитывать мишку дубиной, никто не додумался, кроме старого лесничего, бывшего фронтовика.

– Ну, вот и развеселил вас, тут скучать не приходится, только обмолвиться не с кем. Николай за старое на меня серчает, сам по себе живёт.

– Серчаешь? – Пётр Иванович обратился к Басаргину. – Не надо, мы же соседи, нам всё лето стоять, и не одно, куда ж нам друг от друга бегать? Тайга – она одна на всех, и места медовые одни на всех, далеко не спрячешься.

Николай бегающими глазками глянул на Ломакина, пробежался испытующе по Сергею. Фёдор, зная о проделках Басаргина, посматривал на сковороду с салом и колбасой, предвкушая ужин. Ломакин продолжил:

– Вот и поговорить-то не с кем. Разве с трутнями поругаешься или матку добрым словом приласкаешь, сеет, умница, даже в такую слякоть. Ну, а медведь… так это ж его дело – шляться по лесу.

– Творог тебе прислала Ульяна Никитична, свеженький, соскучилась, говорит, – коротко хохотнув, подал сумку Фёдор.

– Нужен я ей, старый, – поддержал шутку Николай Тихонович.

– Что, Федя, завтра качать будешь первый малиновый медок?

– Подсушу маленько, с зимы печатные рамки остались, иначе, сами знаете, всё лето прошлогодний печатный мёд в улье без пользы простоит, а для следующей зимовки он уже негоден, загустеет.

– Это, конечно, так, но ты пчёл и в зиму сахаром закормил, а с таволожки осенью весь мёд откачал, и на базар сейчас сахарный повезёшь, чуть разбавленный малиной, – с иронией продолжал Петр Иванович. Он говорил это, посмеиваясь, по-стариковски щурясь, глядя прямо в глаза Федьке. Тот отвёл взгляд. От балагурства, которым он исходил в дорожной беседе с Сергеем, не осталось и следа.

– Ты ж на той неделе, Федя, через день ездил за сахаром. Скармливал по трёхлитровой банке за один раз. Я же вас с Николаем насквозь вижу.

Серёгу бросило в жар. Не нравился ему этот разговор. Он всегда с недоверием относился к наговорам на людей, пока лично не убеждался в чём-то. Но он видел, что Федька молчал.

– Ты меня, сосед, не зли, – угрюмо сказал Фёдор.

– А ты не пужай. Хорош гусь. Слава богу, что за тебя Ленка не вышла, а то б достался зятёк…

Стало понятно, почему так поздно возвращался на своём стареньком «Запорожце» Фёдор. Не терял даром времени. Кормил пчёл, чтобы оправдать ва-банк ранним мёдом на рынке. По своим семьям Серёга видел, что качать рано, мёду в улье в обрез. «Пусть пчела войдёт в силу», – решил он для себя.