Потерпевший обтёр мокрые глаза и рот. Не в силах сдержать себя, Сергей улыбался. Выпив чаю, Николай укоризненно посмотрел на него и ушёл в свою будку.
Все замолчали, мысли их вернулись к предстоящему взятку с малины.
Фёдор разглядывал влажный бочонок с медовухой, по клёпке прыгали блики огня… Он убеждал себя, что прав, время зря терять нечего: «Раз есть пчёлы, а они из сахара делают мёд, то почему бы и не подливать в кормушки сироп? Отцвели ивы, и пчёлы принесли с них пыльцу и нектар, и хорошо принесли! Багульник отцвёл и мёду добавил, им тоже пчёлы кормились, наращивая приплод. А если на ночь дать сахарного сиропа, то сахар съедят, а мёд останется, и на сахаре у меня приплод поднимется не хуже, чем на меду. И клёны цвели, и черёмуха медвежья. В непогоду у Петра Ивановича пчёлы мёд съедают, не вылетая из улья, а у меня сироп перерабатывают, делом заняты. У Сергея расплод из улья с голоду выкинули, а у меня целый, все на месте: выйдет пчелиная армия на работу в самую пору, когда липа зацветёт, и привес на улей будет двадцать килограммов в день. У Серёги десять ульев. Мог бы прилично накачать, да опыта нет. Ну, так кто ж экономит на сахаре? Эх вы, правдоискатели. Сейчас мы собираем крохи нектара. А главный бой за взяток сейчас в том: у кого в улье больше пчелы – тот и победитель, а у нас ещё всё лето впереди. Резон очень даже большой есть в том, чтобы пчёл весной сахаром подкармливать. Привес в тёплые дни есть. Сейчас в ульях осенний мёд с таволожки, да мёд из сахара, что от зимовки остался, да нынешний мёд с ивы, клёна, черёмухи, малины… Откачаю его – да и отвезу на рынок. Тот мёд, что из сахара, – вроде как дополнительный прибыток: сахар стоит восемьдесят копеек за килограмм, а мёд три рубля! За сезон можно скормить не один мешок сахара и откачать не одну флягу мёда. Но в чем Пётр Иванович прав, так это в том, что надо дать возможность пчёлам запечатать рамки хотя бы на одну треть, тогда и лаборатория не отличит, сахарный мёд это или цветочный, потому как химическая формула сахара и мёда одна и та же, и запечатанный мёд не забродит. Я слишком много вложил, чтобы остаться в прогаре. Надо помочь пчеле набрать силу к главному взятку с липы, чтобы сейчас она не выкинула детку, как у Серёги, иначе прощай, „Нива“!»
Пётр Иванович пришёл к выводу, что весна не такая уж плохая. Поддержать пчёл надо, конечно, но не так, как это делает Федька. Семейку следует нарастить сильной, это правда, чтобы толк был. При нынешнем богатстве цветов – и с малины, и с клёнов, и с бархата мёда возьмёшь, не говоря о липе, а с таволожки и в зиму заправишься. Главное – это сильная и здоровая пчела. Всё надо делать вовремя: и подкормить, и старую сушь поменять на рамки с вощиной. Пропустишь день, затянешь с переездом – уже не тот результат. Приступишь к откачке на день раньше или позже – опять разница. Вот так из мелочей и складывается результат сезона. Да разве можно наскоками заниматься пчёлами? Они ж, как малые дети, ухода требуют. Взять Серёгу. Что он получит, за кем пойдёт? За Николаем с Федькой? А парень вроде ничего, спокойный. Надо бы ему по рамке с печатным расплодом дать на каждый улик. Как бы мои пчёлки не зароились от тесноты.
«А бабка Фёдора, – вспомнил Сергей, – на базаре стоит, первым цветочным мёдом торгует, денежки Федьке делает. И как они на одну пасеку попали? Мёд, видно, не всех благородит, а только тех, кто не разбавляет таёжный настой пятаками».
– Федька, дай сахару, задолжал я Петру Ивановичу, в понедельник верну. – Сергею стало интересно, как отреагирует Фёдор на просьбу – «зажмётся» или от щедрот души отсыплет?
– Дорога ложка к обеду, давай-ка спать пойдем, – коротко бросил Фёдор, – утро вечера мудренее, там видно будет.
День зачинался в тайге ароматный, тихий, цвета розовой заварки. Вскипятили на буржуйке чай с лимонником, подогрели остатки колбасы с ужина, сварили пшеничную кашу из сухих брикетов. Бросил брикет в кастрюлю с кипятком, пятнадцать минут – и каша готова. Сергей нанизал на оструганную ветку ломтей сала, зажарил на огне. О вечернем разговоре не вспоминали, у каждого своя тропа-дорога в жизни. Не дети.
Позавтракав, Сергей пошёл к своей палатке, разжёг костёр, подвесил над ним флягу. Вода запарила быстро. Из того сахара, что он привёз с собой, вернул долг Петру Ивановичу, а остатки высыпал в кипяток, прикинув, чтобы на две части воды была одна сахара. Тщательно помешивая сироп палкой, он поглядывал на тайгу, улья, снующих пчёл. На запах налетели старые, чёрного цвета пчёлы-воровки.