Наследники Дерсу. Пасека

Вечером Сергей пошёл к Николаю Тихоновичу в гости к его будке, они развели костёр, поужинав, договорились, что завтра он поделится своим опытом.

* * *

В капле зеленовато-голубой росинки, проткнутой остриём осота, отразилась опрокинутая чаша утреннего неба.

Осот – трава вездесущая, растёт там, где есть плодородная почва, и не любят её огородники, за сорняк считают, а обладает она одним удивительным свойством – подсказывать человеку утром, какой погода будет днём.

Пока ещё не пригрело солнышко, и трава не избавилась от прохладной росы, не высохла под тёплыми лучами, присмотритесь к блестящей капельке на острие осота. Если она надута, проткнута тонким остриём листика и держится шариком на самом кончике, быть вёдрому дню, солнечному, значит. Если капля повисла, но не стекает по тонкому узкому листику – жди дождя. Ну, а в морось или дождь, само собой разумеется, стекают капельки по травинке.

Солнце только-только выползало из-за гор, словно царь тайги поднимался с лёжки, нехотя покидая место отдыха, согретое своим теплом. Мохнатые тёмные тени, не расставаясь с прохладой звёздной ночи, двигались вслед по хребту и деревьям. Солнце только готовилось прыгнуть в небесную синь и лизало тёплым языком утреннюю влагу. Мерцание теней растворялось в свет: парило с листьев, хвоинок, трав, с разомлевшей, но ещё прохладной земли поднимался туман, застилая розовый горизонт белой дымкой.

Сергей отхлёбывал малыми глотками чай на лимоннике и поглядывал на припухшее лицо Николая Тихоновича, обжигаясь горячей кружкой, вспоминал первую с ним встречу: «А с чего это он осенью, когда я в первый день появился в лесхозе, посоветовал мне квартировать у Петра Ивановича? Не потому ли, что он старый лесничий и живёт один с дочкой? Не хитрость ли тут? Решил принять участие в устройстве судьбы? Ленка-то свободна, знал, замуж ей пора, а тут он, Сергей, новый в посёлке парень после армии. Стоят они пасекой на липе каждый год вместе – Фёдор, Николай Тихонович, Пётр Иванович. Вот, получается, с помощью Николая Тихоновича и Сергей к ним в компанию прибился. Пошёл бы сам в посёлке геологов квартиру искать – вряд ли их судьбы с Леной так перехлестнулись, мог бы встретить и других девушек, познакомиться раньше или к Анне присмотреться, а Лена, скромница, ходила бы рядом, и они бы только кивали друг другу при встрече. Федька из мест, где служил, жену себе привёз, а Лена не дождалась его, осталась одна, без парня. Грубо, конечно. А так Николай Тихонович рассудил мудро: где и помощь постаревшим пчеловодам пригодится, а где и дружба завяжется меж молодыми. Тоже ничего в том плохого нет».

Свои улья Басаргин расставил на другом конце поляны и перекидывался иногда с Фёдором малозначительными фразами. Готовил он, в основном, отдельно, весь день сгибался над ульями. Как портной выкраивает из остатков кусочки, чтобы сшить лишнюю рубашку, так и он отбирал по расплодной рамке из сильных семей, соединял по четыре или пять печатных рамок с молодой пчелой, подставлял созревший маточник, делал новый отводок. Ульев постоянно не хватало, и Фёдор попутно возил их иногда на «Запорожце». Николай Тихонович тоже привозил улья из посёлка на своём старом трясучем бобике. К первоцвету липы Николай Тихонович успевал нарастить по девять-десять рамок пчёл в отводках, пересаживал в двухкорпусной улей, а не оправдавших себя маток безжалостно давил. Пчёлы у него не роились, и мёду он брал с каждого такого улья поболее других.

– Сего де-аать дума-аешь? – спросил он, тяжело ворочая припухшим языком, окидывая Сергея холодным бегающим взглядом, в котором нельзя было заметить ни участия в его жизни, ни сочувствия. К утру лицо Сергея исказилось от укусов так, словно он смотрелся в потревоженную камнем заводь.

– Посмотрим пчёл, а потом отдохну, позагораю, – сказал Сергей, – день будет тёплым.

– А клее-ешши есть у тебя?

– Клещи? – не понял Сергей, – плоскогубцы, что ли? Откуда тут…

– На пчо-о-лах…

– На пчёлах? Не видел.

– Идё-о-м, покажу…

Допив чай, они прошли мимо контрольного улья, стоявшего на стокилограммовых весах, подсчитали привес, по сравнению с вечерней записью. У летков оживлённо сновали пчёлы. Одни стремительно взмывали в небо, другие, тяжело падая на прилётную доску, возвращались с пергой и нектаром.

– Хорошо пчела в лес пошла, – кивнул Сергей на улей.

– Сегон-ня кусать не будут, дож-жа нет, тепло, малина цветё-ёт, – с трудом шевеля языком, пояснил он, снял крышку, достал из середины семьи расплодную рамку. Надев очки, посмотрел, нет ли среди ползающих пчёл матки, резко стряхнул работниц в улей, остальных смел щёткой. Поставив рамку на край улья, достал пчеловодный нож с тонким и широким лезвием, срезал крышечки с расплода, сковырнул их. На рамке показались белые куколки трутневого расплода, а по нему ползали, еле различимые невооружённым глазом, светло-коричневато-жёлтые недоразвитые насекомые – клещи.

– Вишшь, где ра-астут тва-ари?

– На трутневом расплоде!