Наследники Дерсу. Пасека

– У меня на родине пчёлами не занимаются, – обратился Сергей к пчеловоду, – всё тут для меня в диковинку. От Фёдора, Петра Ивановича да от вас только и узнаю о жизни пчёл. Учили мы в техникуме о бортевом пчеловодстве: в старину на Руси в лесах, где липы много, пчеловодство вели натуральное. Старых лип с дуплами было достаточно. Распилят дерево метра по полтора, внутри выдолбят труху, вычистят, получается вроде бочки. Донышко снизу, крышку по размеру сверху закрепили, сделали леток – и борть готов, принимай пчёл. Закрепят на дереве, а дальше всё само собой получается. Бортей тридцать – в омшаник на зимовку, а то и на деревьях на юге оставляют. Но для надежности увозят из лесу. И мишка покоя не даст, и люди могут присвоить. В остальных бортях пчёл закуривают дымом. Запечатанный мёд вынимают: это и есть самый ценный дикий мёд – князьям да царю-батюшке на стол. Остальное вырезают – и в бочках сечь. Воск лёгкий всплывает, мёд внизу чистый. Зимой пчела в омшанике может «спать» полгода. Весной развешивают борти по деревьям, штук триста. Получается, каждый перезимовавший с пчелами бортень по десять роёв на волю отпускает. Тут человек не вмешивается. Старые борти пахнут воском, мёдом, прополисом, на эти запахи и летят рои, отыскивая себе жильё. Это в старину было… А что мне с этими маточниками теперь делать? Оставить один маточник на рамке?

– Я во-он отво-одко-ов наде-елал, – Николай показал на свою пасеку, – а ты вы-ыреза-ай, силу са-ахра-ани.

Сергей размышлял: «Если из улья эту рамку не убрать, матка выйдет и уведёт за собой пчёл. Что остаётся делать? Или уничтожить маточник, или рамку поставить в пустой улей и сделать отводок. Зато буду знать, что пчёл добавится, матка выйдет молодая. На место рамки с маточником поставлю рамку с вощиной или светлой сушью. Старая матка дня за два рамку засеет, у пчёл исчезнет роевое настроение. От каждой сильной семьи взял рамку с печатным расплодом, добавил к рамке с маточником – и получилась новая семья, к сбору мёда с липы готовая. Вот так. Где срезал лишние маточники, где отводок сделал, вот и нарастил свою пасеку, сберёг пчёлок для себя. Без присмотра-то быстро в тайгу разлетятся. Не успеешь и глазом моргнуть. Пчёл жалко на волю отпускать. Запасных ульев и рамок надо подкупить у старых пчеловодов, а зимой самому попробовать изготовить. Подставить бы матке сейчас чистую рамку, она бы тут же и засеяла. А ещё сиропчиком каждый вечер подбадривать пчёлок, понемногу, по кружечке. Дождь ли, холод, а у меня матка сеет каждый день. И ещё в улье всегда должен быть запас мёда, по рамочке с каждого края, на случай дождей, иначе пчёлы съедят засеянные маткой яички и маточное молочко. Похоже, я упустил время, пчёлками надо всерьёз заниматься. Наскоком не получается. Надо не только знать, в какое время что делать, но и конкретно делать. Премудрость, выходит, нехитрая – пчёл разводить. Примечать надо, что в природе творится, что в ульях. Как бы вжиться во всё это? В апреле становится с каждым днём всё теплее, набирает семья силу, а ты помоги ей, сиропом подкармливай или рамку с мёдом подставь, тогда даже у маленькой горстки пчёл матка за месяц семью нарастит. Мёд тепло в гнезде держит. А восемь рамок засеяла – жди роения. Поэтому упредить этот процесс надо: после того, как засеяла шесть рамок, ставь второй корпус, дай пчеле вощину тянуть. Тогда без роения может дело обойтись. А у нас же взяток за взятком: то с ивы, то багульник зацвёл, а там медвежья черёмуха, за ней клёны, актинидия, малина, липа, таволожка. И качай мёд, чисти рамки во время цветения. А удастся нарастить и сохранить без роения три корпуса пчёл к липе, это ж силища какая!»

К улью подлетели три шершня, они кружились у летка, не обращая внимания на пчеловодов. Один, изловчившись, схватил пчелу, прилетевшую с мёдом, взвился с ней в воздух и присел на ближайшей ветке расправиться. Шершень откусил пчеле голову и стал высасывать мёд из её желудочка.

– Воо ешшо зве-ери на-а на-ашу го-олову, – досадливо вздохнул Николай Тихонович, с трудом ворочая языком. Взял потолочину, узкую кедровую дощечку, и, прицелившись, ударил по второму шершню. Тот свалился в траву и, изгибаясь, сам в себя вонзил жало. Николай топнул на него сапогом и, вращая, раздавил. Третий шершень, кружа, спрятался за соседний улей.