Наследники Шамаша. Рассвет над пеплом

— Обязательно навещу. Ведь если никто из нас не собирается никому писать, наша дружба под угрозой. Поэтому я лучше буду приезжать, чтобы сохранить ее.

Ишмерай улыбнулась и ласково пожала его руку.

Девушка проснулась посреди ночи. Из глаз ее горькими ниточками текли слезы, а сердце разрывалось на части.

Марк проспорил ей в тот год. Он написал ей в сентябре, через две недели, после того как вернулся из Эридана после летних каникул. Письмо его дышало такой нежностью и тоской, что Ишмерай хранила его у самого сердца несколько месяцев. Она выиграла, но все равно не отдала своего сердца никому другому в том университете. Все два года она ждала его, а Марк приезжал к ней, и те несчастные пару дней, на которые ему удавалось выбраться, проводил с нею, не тратя драгоценное время на тех знакомых, с которыми он общался ранее.

Он сдержал слово — он не забыл её. До самой смерти.

Проплакав некоторое время, она заснула, чувствуя себя глубоко несчастной.

И ей приснился Марцелл. Он был чисто одет, цвет лица его был здоров, а улыбка — добрая и мягкая. Он стоял перед ней в белых одеждах на изумрудном поле и глядел на неё с нежностью.

«Вот и все, Ишмерай, — тихо, глухо, но светло проговорил Марцелл Атрей, слегка разведя руками, будто желая объять поле и всю землю, что окружала их. — Вот я и дома».

«Ты добрался до Милара?» — удивлённо выдохнула Ишмерай, растеряно оглядываясь.

«Прах мой довезли до Архея и похоронили рядом с моими предками, в моем родном Миларе. Я могу упокоиться с миром…»

Ишмерай тихо вскрикнула. Даже сквозь сон она услышала свой крик.

«Ты же не умер!» — восклицала она, трясясь и рыдая.

«Я не умер, — кивнул Марцелл, глядя на нее своими теплыми черными глазками. — Я буду жить в твоей душе. И ты всегда будешь любить меня. Поэтому я буду спать спокойно».

«Прости меня, Марцелл! — выкрикнула она, пытаясь коснуться его руки. — Я так виновата пред тобой».

«Это я виноват, не смог защитить тебя».

«Куда ты уходишь? — плакала она. — Прошу тебя, останься со мной»

«Я не могу остаться. Я в Миларе, в земле. Ты в Аннабе, продолжаешь дышать и бороться. Ты сильная и упрямая. Ты выберешься».

«Марцелл… — горько выдохнула Ишмерай, пытаясь рукой коснуться его света. — Тебе правда хорошо?»

«Мне очень хорошо… Не плачь обо мне. Живи. Тебе много предстоит пройти…»

«Марцелл! — выдохнула Ишмерай, когда образ его померк. — Марцелл, стой, не уходи! Ты так мне нужен! Я так тоскую о тебе!..»

Ишмерай проснулась. Ей казалось, что он только что сидел рядом. Ей казалось, что он все еще шептал ей в безлунной тьме горького февраля. Её друг, её брат, защитник, её душа.

Но теперь у нее не осталось никого. Ни друга, ни возлюбленного. Они ушли, оставив её жить и бороться в одиночестве.

Ишмерай уткнулась головой в подушку и застонала. Горько, злобно, отчаянно, оглушительно, будто раненый зверь. На последнем издыхании.

Глава 8. Прах, пепел и кровь

Далеко внизу безмятежным морем раскинулись дремучие леса гор Илматара. Скалы нахохлились сизыми вершинами, разливаясь каменным морем, расправляя древние плечи, подпирая ими небеса, высокими стенами укрывая Архей от Заземелья. Тускнеющими сапфирами сияли слезы озер, хмурыми холмами громоздились холмы и густые леса.

«Край глаз радует…» — подумал Лорен, оглядывая панораму.

Гаральд, хмурый, словно туча с самого начала их путешествия, неброско одетый, но внушительный, ехал впереди по узкой горной тропе. Он оставил верного капитана Иэроса в Атии, а с собой взял около двух сотен крепко вооруженных атийцев и сотню карнеоласцев.

«Успеть бы…» — думал Лорен о сыне и племянницах, пропавших без вести.

Отряд мало спал, редко останавливался, и все рвался вперед под предводительством Гаральда Алистера, мрачного, бледного и сурового, будто обсидиановый кунабульский туман. Он говорил только с самыми верными из своих атийцев и почти ни разу не заговорил с Лореном.

«Нет, — думал Лорен. — Если бы девочки погибли, я бы уже знал. Один Рианор не может исчезнуть без того, чтобы другой Рианор не узнал об этом. То же было и с Акме, когда коцитцы забрали её. Сердце мое упорно говорило мне, что она жива. И она оказалась жива. Сколько раз предчувствие безошибочно диктовало мне смерть. И сколько раз оно говорило мне о жизни. Сердце не может ошибаться, когда речь идет о моем сыне, о плоти моей и крови.

— Как мечется… — мрачно пробубнил Руфин Кицвилан с неодобрением поглядев на герцога, который неторопливо ходил взад-вперед у края обрыва. — Отправил дочерей своих в такую даль, теперь с ума сходит.

— Ты-то сам не сходишь? — холодно осведомился Лорен, не глядя на собеседника. — Ты сам без зазрения совести отпустил Сагрию с ними.