– Знаешь, как мы познакомились? По ночам я крался к ее дому, забирался на плоскую крышу, и там она меня ждала…
– Вы забирались? Вы карабкались? – перебила Мерсе, и голос ее зазвучал громче.
До этого разговора девушка не могла представить, как ее отец берет приступом жилище возлюбленной, а после случая с погонщиками была готова поверить чему угодно.
– Да-да. И мы разговаривали в свете луны, прижавшись друг к другу под одеялом. – Уго почувствовал, как слова застревают в горле, как влажнеют глаза. Прошло столько лет… а ему до сих пор не хватает Арсенды. – Мы разговаривали обо всем, что с нами случалось.
– И вас не поймали?
– Нет, ни разу. Твоя мать была такая ловкая… И очень набожная.
Уго рассказывал об Арсенде. Ему было несложно переиначить свои воспоминания, как будто это происходило не с сестрой, а с супругой, а то, чего не было, он выдумывал. Может быть, это
В Лонгаресе и Кариньене они ходили по тропинкам между виноградных лоз, еще без листьев, без гроздей: бесконечные ряды кустов, по большей части плохо выровненные, вцепились корнями в засушливые или каменистые земли и ждали весны.
– Когда лозы стоят вот так, когда они голые, такие сухие и искривленные, они… выглядят печальными, мрачными, – задумчиво произнес Уго. – И кто бы мог подумать, что они произведут божественный нектар?
– Здесь много винограда, – заметила Мерсе, оглядывая окрестности.
– Да. Здесь землю раздавали даром. – Мерсе удивилась. Уго рассказал то, что узнал в Сарагосе: – Землю дарили, чтобы вновь заселить территории, отвоеванные у мавров. Всякий человек, взявшийся возделывать бесхозный виноградник, становится его владельцем в тот день, «когда вырастает третий лист», то есть по истечении трех лет. На вассальных землях правила немного другие, но все равно договор очень выгоден для виноградаря. Вот почему здесь так много наделов.
– Но лозы здесь растут без всякого порядка. В Барселоне все по-другому.
– Да, конечно. Здесь повсюду разбросаны маленькие участки – до них и добраться-то нелегко. К тому же здесь лозы пригибают. В Барселоне мы тоже так делаем… так делают, – поправился Уго, кривя губы. – Это называется
Мерсе проследила за отцовским взглядом: виноградари направили один из отростков, и теперь, вместо того чтобы подниматься к небу, он изогнулся вниз и зарылся под землю. Уго продолжил свои объяснения:
– Как только он дорос до земли, его не обрезают, а закапывают. Из этого отростка родится другой, пустит корни. Проблема в том, что при такой технике сложно выравнивать ряды.
– Не так уж это и важно.
– Это очень важно. Если кусты растут неровно, ухаживать за землей и собирать урожай гораздо сложнее. Животным по такому участку не пройти, и плугу тоже.
– Понятно. – Отец и дочь смотрели на ряды винограда. – Батюшка, вам ведь, я вижу, все это нравится?
– Ты даже не сможешь понять, доченька. Я отдал бы… отдал даже то, чего у меня нет, лишь бы снова получить виноградник.
– И я уверена, он у вас будет, – прошептала Мерсе.
Уго перевел взгляд на дочь. Солнце, хоть и зимнее, светило ярко и даже заставляло камни поблескивать. Но все-таки обоим было холодно: резкий ветер всю дорогу не давал покоя. Сейчас он хлестал Мерсе по лицу и прижимал к телу ее тяжелые одежды. Странница сбросила капюшон и помотала головой. Ветер играл с ее распущенными волосами, и ей это нравилось: так она чувствовала себя женщиной. Да, Мерсе – это все, что у него есть.
Неужели у него когда-нибудь появится виноградник? Больше всего в словах Мерсе его поразило, что девушка не связала получение виноградника с коронацией графа Уржельского.