Наследники земли

– Нет. Его светлость не верит, что ты мог похитить его жену, но отсутствие каких-либо новостей несказанно его тревожит. Мы использовали все средства, имеющиеся в нашем распоряжении, чтобы найти Мерсе, – и все без толку. Вмешался даже король Альфонс. По его приказу отыскали Пучей – они затаились в Наварре и, кажется, непричастны к похищению. Мы выследили самых отъявленных врагов адмирала, – похоже, они тоже чисты. Нет, граф де Наварклес не верит, что ты ее похитил, но уже долгое время размышляет о том, не знаешь ли ты о Мерсе чего-нибудь такого, чего не знает он сам…

Уго поднял мальчика над головой, пытаясь скрыть свою реакцию на слова мажордома. Конечно, Бернат многого не знает! Арнау расхохотался; его невинный смех озарил душу Уго, придав ему сил.

– Нет, – ответил винодел, качая ребенка. – Пусть будет покоен, он знает все, что должен знать.

Тем же вечером, сев на тюфяк в своей комнате, Уго закрыл лицо руками и вздохнул. Катерина стояла от него в нескольких шагах. Возник непростой вопрос, которым он сразу же поделился с русской, едва вернулся из дворца на улице Маркет. Уго всерьез опасался за жизнь Мерсе. Его собственные поиски в приорате и Гаррафе оказались бесплодными. Однако он мог пойти к Бернату и рассказать ему всю правду: об Арсенде, о том, что он – не отец девочки, которую ему вручила Рехина… тем самым он бы предупредил адмирала, что в похищении жены повинны не его враги, а коварные сторонники Бенедикта Тринадцатого.

Уго и думать не смел, какой будет реакция Берната, когда он узнает, что Мерсе, как утверждает Арсенда, ее родившая, – дочь дьявола. Мог ли пострадать от его гнева малыш Арнау? Ведь Бернат – корсар, непредсказуемый в порыве жестокости. Уго не хотел вредить Арнау, лишать внука радости, которую сам же с ним делил. Если он расскажет обо всем Бернату, благополучию Арнау может прийти конец… или нет. Уго о том не ведал, как не знал и того, поспособствует ли его откровенность спасению Мерсе. Церковь, разумеется, станет отрицать свою причастность; вмешательство адмирала может привести к тому, что они избавятся от Мерсе, чтобы не признавать вину перед высокопоставленным королевским офицером. Благополучие внука или опасность для дочери – вот в чем конфликт. А что мог сделать Уго, если он даже не знал, где заключена Мерсе?

– Решение очевидно, – произнесла Катерина после долгой паузы.

Уго все еще закрывал руками лицо. Когда он опустил руки, Катерина заметила, что его глаза покраснели.

– И какое же? – хрипло спросил Уго.

– Поступить, как поступила бы любая мать, – сделать все для ребенка, даже если это будет стоить ей жизни. Храни секрет о рождении Мерсе.

Уго кивнул. Русская была права, однако Уго не спешил вновь отправляться в Гарраф, опасаясь вызвать подозрения у местных. Нужно было немного выждать.

– Но как я могу сидеть сложа руки, когда мою дочь похитили! Что, если ее мучают?

– Но мы не будем сидеть сложа руки. Многие в Барселоне помнят мавританку и ей благодарны. Может, меня они тоже помнят, – скромно добавила Катерина. – Думаю, мы сможем выяснить что-нибудь через рабов. Нам, рабам, всегда известно, что творится вокруг.

Они уже пытались использовать сеть рабов, чтобы отыскать детей Катерины, проданных Рожером Пучем, но результата не было. Уго не стал напоминать об этом русской, но почувствовал, что она и сама прекрасно все помнит, – ее слова о матерях и детях служили тому подтверждением.

– Хорошая мысль, – согласился Уго. Катерина улыбнулась. – Спасибо.

Русская поговорила с рабами, которым доверяла еще с тех пор, когда жила во дворце на улице Маркет. Катерина сказала, что они ищут Мерсе, а та была мавританке как дочь, – и это знали все рабы и вольноотпущенники Раваля. Подозревают, что ее держат где-то в Гаррафе. Еще они хотели бы найти Рехину, добавила Катерина, ту самую еврейку, что донесла на гречанку Елену. Они знают, что Рехина, вероятно, живет в каком-нибудь женском монастыре. Важно установить связь с рабами бакалейщиков и аптекарей – они нужны Рехине для ее снадобий, и рано или поздно кто-нибудь, посланный от ее имени, может прийти за необходимым товаром.

Прошло чуть более месяца, и наступил июль того же 1417 года. Констанцский собор осудил папу Бенедикта. «Преднамеренно не явившийся на собор, клятвопреступник, еретик и раскольник» – таковы были обвинения. В отличие от Иоанна Двадцать Третьего, Бенедикт не был осужден за нарушение целибата и неподобающее поведение с монахинями, девицами, замужними или вдовами. Если что-то подобное и можно было вменить в вину низвергнутому понтифику, Арсенда об этом умолчала.

После вынесения приговора держать Мерсе в заточении не было никакого смысла, но ее не спешили освобождать. «Если, конечно, она еще жива», – мучился Уго.