Настало времечко…

Вода между тем точила камень. Точила, точила, а потом поднатужилась и – как опытный хирург выхватывает зуб пациенту – единым духом вырвала из перемычки два бетонных куба. Минута – и тугой, вздувшийся поток толщиной с железнодорожную бензоцистерну ринулся в образовавшуюся брешь.

Ядреная вздохнула, шевельнула литыми плечами и принялась жрать перемычку.

Вот тогда-то побледневший товарищ Лапин и принял единственно верное решение.

Четыре водителя вскочили на подножки своих КамАЗов.

Обреченные на заклание самосвалы, мелко дрожа, двинулись к стремительно ширящемуся прорану. За ними полз бульдозер Пашки Савельева, ведомый добровольцем.

Самого Пашку держали за руки двое самбистов из штаба комсомольской дружины, так как он порывался кинуться в речку следом за своим железным конем.

Через пять минут все было кончено. Самосвалы заклинили страшную пасть Ядреной. Сверху на них, беспомощно взбрыкнув гусеницами, свалился Пашкин бульдозер.

Ядреная отхаркнула мазутный бурун, протяжно всхлипнула и покорилась…

Куда девался камень с исторической надписью, до сих пор неизвестно.

Высказываются, в общем-то, разные соображения на этот счет. В частности, кое-кто говорит, что, возможно, камень бултыхнули досрочно, где-нибудь в разгаре штурма – как рядовой. И тогда, мол, принципиально все в порядке – Ядреная все слова, адресованные ей, получила.

Впрочем, все в порядке так и так. Ведь у самосвалов-то на бортах тоже было написано: «Покорись, Ядреная!» И значит, можно считать, никакого прокола не случилось.

Но, как вначале говорилось, нашлись все-таки злопыхатели. В частности, таковым оказался Генка Калялин – электрик с растворо-бетонного узла. Генка открыто заявляет, что за подобные дела кое-кому надо бы хвоста накрутить, кое-кому дать по шапке, а инженера Лапина вообще судить следовало. Что он, козел, говорит Генка, не мог обыкновенной глыбой ручеек прихлопнуть?

С Калялиным никто не соглашается. Как это так: в Ядреную – да обыкновенный камень?! Анатолий Чизимчик здороваться с ним перестал.

А один ответственный товарищ, приезжавший на стройку из центра и случайно познакомившийся с Генкиными умонастроениями, даже сделал внушение нашему комсомольскому секретарю.

– Плохо еще, – сказал он, – у вас здесь ведется работа с молодежью. Что же это, в самом деле, получается?.. ГЭС построили! А человека не перевоспитали…

Трудная жизнь

– Почему вы всегда такой угрюмый? – спросил меня мой новый приятель Выпов. – Неужели жизнь совсем не радует вас? На дворе весна, все цветет, последние международные события такие обнадеживающие, люди улыбаются друг другу. И только вы продолжаете хмуриться и демонстрировать свое недовольство.

«Мы с ним знакомы недавно, – подумал я. – Попробую объяснить ему все как есть. Чем черт не шутит – может, хоть этот поверит».

И я сказал вслух:

– Посмотрите на меня внимательно, дорогой. Видите вы эти глубоко посаженные глаза? Я их не выбирал. Они достались мне в наследство от родителя. Теперь обратите внимание на лоб с тяжелыми надбровными дугами, буграми и впадинами. Он тоже сделан не по заказу Мой нос висит унылой картошкой, а губы скептически перекошены. Поверьте, я не тренирую такое выражение перед зеркалом. Все это дано мне природой, так сказать, ее каприз и произвол. А теперь судите – легко ли с моим лицом сохранять приветливый вид. Хотя в душе я большой жизнелюб. И даже весельчак. Я уважаю хорошую шутку, сам не прочь отпустить острое словцо, умею порадоваться жизни и тепло отношусь к друзьям.

Выпов дослушал меня и неодобрительно сказал:

– И все-таки вы могли бы держаться повеселее. Если у вас неприятности, то окружающие здесь ни при чем.

Я тяжело вздохнул и пошел прочь.

Но когда не повезет, так уж не повезет. Через два квартала мне повстречался Зейц.

С Зейцем мы старые друзья, знаем друг друга много лет. И поэтому я старательно задвигал всеми надстройками своей физиономии, пытаясь придать ей безмятежное выражение. Однако провести Зейца было не так легко.

– Что случилось, старина? – привычно тревожась, спросил он.

– Как обычно – ничего, – ответил я.

– Ой, не крути! – погрозил пальцем Зейц. – По глазам вижу. Давай выкладывай. На работе копают? Дома пилят?

– Да честное слово! – сказал я. – Нечего выкладывать! Кругом одни успехи! И вообще, жизнь бьет ключом!

– Понимаю, – сочувственно кивнул Зейц, – и все по голове.

Он с озабоченным видом пошарил в кармане и вытащил горстку серебра:

– Давай завернем под «Березку». Правда, для моей печени вредно, но ради тебя…

– Спасибо, Зейц! – растрогался я. – Ты настоящий друг. Только мне это самое не требуется.

– Тогда закури. – Он протянул сигареты. – Тоже помогает.

– Бог с тобой! – сказал я. – В рот не беру. Как будто не знаешь.

– Ну так пропадай же! – вспылил Зейц. – С тобой как с человеком, а ты!

«Ох-хо! – вздохнул я, сворачивая в безлюдную аллейку. – Разве пластическую операцию сделать? Заказать вечную улыбку? Человек, который смеется!»

Я поднял глаза и увидел, что навстречу мне идет Ирина Николаевна.

«Господи, пронеси!» – помолился я и прыгнул в сторону, через табличку «По газонам не ходить!».