Настало времечко…

Утром мне позвонил Миша Побойник.

– Салют! – заорал он. – Ну, юморист, пляши! Потрясающий сюжет! Пальчики оближешь!

– Вы ошиблись, – гнусным голосом сказал я. – Это родильный дом.

Я больше не хожу в гости. На дверях у меня прибита медная табличка: «Ушел за сигаретами». А когда я встречаю на улице знакомых, то поспешно отворачиваю лицо.

Недавно наткнулся в троллейбусе на Виноградова и Паникоровскую. Успел поднять воротник плаща и надвинуть шляпу.

Разговаривали они обо мне.

– Зазнался, подлец! – говорил Виноградов. – Смотреть противно!

– Меня на улице встретил и не узнал, – обиженно сказала Паникоровская. – Воображаете? Тоже мне, Марк Твен!

А вчера меня подкараулил Миша Побойник. Видимо, он выпил для храбрости, потому что сразу взял меня за грудки.

– Писатель! – зловещим голосом сказал Миша. – Талант, да?! Своих не признаешь, морда! – И стукнул меня головой о стенку дома.

Телеграмма

В редакцию пришла телеграмма: «Диофанту 85 лет. Форезкин».

Телеграмма была отбита в двадцать три часа пятьдесят минут по московскому времени, и первым ее обнаружил репортер Володя Ключиков. Володя всю ночь проездил с оперативниками на «воронке» – готовил большой репортаж к Дню милиции. В редакцию он заскочил на минутку; машина поджидала его внизу, чтобы отвезти домой.

Ключиков взял телеграмму и понес ее ответственному секретарю Свирекулову. Свирекулов сидел у себя в кабинете и спешно дорисовывал макет очередного номера. Вокруг его головы плавали перистые табачные облака.

– Матвей Серафимыч, – сказал Володя, обмахиваясь телеграммой. – Тут сообщают, что Диофанту какому-то восемьдесят пять стукнуло.

– Пятьдесят строк на четвертую полосу, – отрывисто буркнул трудно различаемый за дымовой завесой Свирекулов. – В завтрашний номер. Оставляю дырку.

…Володя положил телеграмму на стол заведующему отделом культуры Драгунскому, придавил пепельницей, черканул на отрывном календаре: «Старик! Под этот славный юбилей Свирекулыч оставил тебе пятьдесят строк. Разворачивайся. Салют!» – и уехал отсыпаться.

Драгунский пришел на работу в половине десятого. Он прочел записку, потом телеграмму и небрежным голосом спросил у молодого сотрудника Стаси Зубрика, отвечающего за раздел «Наш календарь»:

– Ну, как там поживает Диофантик?

– Диофантик? – растерялся Зубрик. – Какой Диофантик, Олег Сергеич?

– Да вы что! – грозно нахмурился Драгунский. – С луны свалились! Человеку восемьдесят пять лет, в газете оставлено место, а вы – «какой»!

Зубрик побледнел. Он работал в редакции первый месяц и не прошел еще испытательного срока.

– Я щас! – залепетал он, не попадая в рукава пальто. – Бегу, Олег Сергеич… В библиотеку…

– К двум часам – сто пятьдесят строчек! – крикнул ему вслед Драгунский. – Как штык!

Зубрик убежал, Драгунский отправился к ответственному секретарю.

– Ну, как наш Диофантик? – спросил он, здороваясь. – Имей в виду – будет не меньше ста строчек. Зубрик уже диктует машинистке.

– Пятьдесят, – сказал Свирекулов и ткнул карандашом в макет. – Вот сюда.

– Смеешься?! – обиделся Драгунский. – Это что тебе – из зала суда?

– Да хватит! – обрезал его Свирекулов. – На какого-то дерьмового Диофанта. Кто он такой? Чемпион мира?

– Кто-кто, – горько усмехнулся Драгунский. – Эх ты! – И пошел к редактору.

– Вот, Иван Петрович, – пожаловался он. – Можно так работать? В прошлый раз на Козьму Пражского дали восемьдесят строчек. Теперь на Диофанта – пятьдесят. На Диофанта! А дальше что будет?..

– Ладно, – сказал редактор. – Разберемся.

Спустя некоторое время к Драгунскому влетел красный, как помидор, Свирекулов.

– Ну, где этот ваш Гиацинт?! – зарычал он, раздувая ноздри.

– Диофант, – мягко поправил его Драгунский.

– Черт с ним! – сказал Свирекулов. – Провались он сквозь тридцать три земли! Пусть хоть Гомер! Через пятнадцать минут мне на стол!

И он так круто повернулся, что образовавшийся смерч взметнул на столе Драгунского письма трудящихся.

А ровно через пятнадцать минут позвонил Стася Зубрик.

– Олег Сергеич, – дрожащим голосом сказал Зубрик, – а их два.

– Кого два? – недоуменно спросил Драгунский.

– Диофанта, Олег Сергеич. Один – математик из Александрии, а другой – полководец Митридата. Он еще восстание Савмака подавил. И со скифами воевал.

– Какие скифы! Какой Савмак! – зашипел в трубку Драгунский. – Вам же русским языком сказано – восемьдесят пять лет ему! Русским, а не скифским!

– Понял, Олег Сергеич! – сказал Зубрик. – Ищу третьего.

Летучка проходила в нервной обстановке.

– Считайте, товарищ Драгунский, – сказал редактор, – что выговор вам обеспечен! Считайте, что вы здесь сидите, а он там уже висит! Безобразие! Заранее надо готовиться к таким событиям, сколько раз можно повторять!..

А Свирекулов, потрясая макетом, яростно кричал:

– Что прикажешь в полосу ставить?! Чем дырку затыкать?! Выговором твоим? Или героической биографией товарища Зубрика?