Настасья Алексеевна. Книга 4

Скоро мы подплыли к весьма плотному ледяному заслону (поясу), в котором отдельные льдины достигали более 200 футов длины и выступали из воды до 20 футов в вышину. Хотя льдины были так тесно сдвинуты, что проход казался невозможным, люди схватились за багры и, орудуя ими то с лодок, то со льдин, действительно продвигались вперёд. Точно так же люди эти в мае месяце, в течение двух суток, пробились через четырёхмильный ледяной барьер, окружавший остров.

После примерно часового отталкивания и протаскивания мы снова вышли на небольшое водное пространство, а вскоре увидели прямо перед нами чёрный утёс, на вершине которого, к нашей большой радости и удивлению, выступили из мглы два высоких русских креста.

В небольшой бухте за скалой, где мы незамедлительно высадились, стоялапрямо в поле сложенная русскимипечь из скреплённых между собой камней; следов жилища, однако, не было, и само место на небольшом острове, казалось, никто в последнее время не посещал.

Кресты были очень старыми и трухлявыми; один уже успел рухнуть, а так их прежде было три».

Обо всём этом Фёдор Вадимович успел рассказать Настеньке и Евгению Николаевичу ещё до вылета, чтобы они имели представление о том, куда отправляются, то есть о месте, где жили-поживали, хаживая на охоту, разрешённую им царской грамотой с печатью, о чём есть достоверные свидетельства, сотни лет назад русские поморы. Да и в «Записках о Московии», изданных ещё в 1557 году, почти за сорок лет до открытия Шпицбергена Баренцем, автор записок Герберштейн писал, что русские знакомы с большим островом Энгронеланд, что «лежит против шведских и норвежских земель».

А ведь ходили тогда в далёкое плавание не на больших лайнерах ледокольного типа, не на судах, вмещающих тысячи пассажиров, а на утлых судёнышках. Впрочем, утлыми поморские суда можно назвать только в сравнении с современными супер гигантами. В своё время поморские суда, промышлявшие на Груманте, что назывался ими более уважительно «Батюшка Грумант», славились своими мореходными качествами в Ледовитом океане, устойчивостью к ледовой обстановке и в не меньшей степени прирождёнными моряками, не боявшимися ни лютых ветров, ни ураганных штормов, ни льдин проклятущих, так и норовивших рассыпать судно на мелкие щепочки. Хотя, что греха таить, бывало и такое. Но не боялись и шли на Грумант.

Что их, русских, так влекло туда? Ну не сказочные богатства же? Это открывателей Америки влекла надежда найти краткий путь в сказочно богатые индийские земли. Это охота за лёгкой добычей китового жира привлекла всю Европу в путешествие к Шпицбергену после его открытия Баренцем, и интерес в архипелагу стал быстро падать с сокращением численности нещадно истреблявшихся китов.

Нет, русского человека, его поэтическую душу, манила не страсть к наживе, но прежде всего неуёмное желание встретить что-то новое, увидеть ещё непознанную сказку, пусть трудную, пусть смертельно опасную, и всё же настолько заманчивую, что невозможно усидеть дома. И как только зима ослабляет натянутые поводья морозов, а солнце выходит на небосвод в своё долгое незакатное дневное дежурство, тут уж всенепременно поморское сердце не выдержит долгого терпения и заставит навострить паруса и тронуться вдаль, на север, к родному Батюшке Груманту. Естественно, возвращаются оттуда не с пустыми закромами. Привозятся в трюмах и оленье мясо, и шкуры белого медведя, и моржовые клыки, и песец на воротник шубы. Да всё же это только предлог к путешествию, а главное – эта необузданная страсть и любовь помора к Северу, к его загадкам, о которых он и слагал свои неповторимые, тягучие, как зимние ночи, но прекрасные, полные жизни песни.