Настоат

Встрепенувшись, Деменцио встает со скрипучей кровати. Не застилая ее, подходит к окну, выглядывает сквозь разбитое стекло, ежится, накидывает армейский плащ, достает сигарету. Не знал, что он курит. Делает пару затяжек, морщится, тушит окурок о подоконник.

– Какая дрянь! Перестало приносить удовольствие… Давно пора бросить! – Вздохнув, поворачивается ко мне. – Ладно, Йакиак, перейдем к делу! Я не затем пригласил тебя сюда, на конспиративную квартиру, чтобы ты выслушивал сии бредни. Сам справлюсь. Расклеился – надо собраться.

Поразительно, но все подтверждается! Злые языки в Следствии перешептывались, что за последние несколько дней Деменцио Урсус пережил некоторые… хм… трансформации. Похоже, действительно так! Он стал слаб, беспомощен, человечен – власть не должна быть такой… Я теряю к нему уважение. Надеюсь, это не более чем маска, хитрый прием – лучше ложь и змеиная изворотливость, нежели недееспособность и бесхребетность. Курфюрст не такой – он держит всех в ежовых рукавицах! А вот Деменцио с Дунканом что-то подводят…

Но коли так, то и я должен меняться! Метаморфозы первых с неизбежностью влекут за собой метаморфозы последних. Рыба гниет с головы – и если Его Величеству Государю, священному Курфюрсту и Принцепсу не на кого более положиться, то именно я должен стать той самой опорой, которая пребудет с ним в годину смуты и бедствий. Может, потому Он и умирает, что Триада распалась – Дункан возроптал, Деменцио ослаб, и все: Троицы, Триумвирата как ни бывало. Даже Тандема – и того не осталось… Думаю, в том и состоит моя цель – подобно Гамлету, восстановить «связь времен», вернуть державную соборность, благочестие и единство!

– Йакиак, присаживайся! – Не спросив меня, Деменцио пододвигает деревянное кресло. Сам остается стоять, изредка потирая замерзшие пальцы. – Буду предельно краток и лаконичен: через пару часов мне отправляться на инспекцию военных поселений – перенес смотр на первую половину дня, чтобы вернуться еще засветло, а к ночи быть во Дворце, у Курфюрста. Грядут серьезные перемены. А потому все оставшиеся вопросы нужно решить сейчас, не откладывая на вечер. У меня к тебе очень деликатное поручение, от исполнения которого во многом будет зависеть твоя дальнейшая карьера.

Я смущенно киваю.

– Ваше Превосходительство, для меня честь служить интересам Ландграфства.

Деменцио щурится, приглаживает торчащие волосы, стряхивает пыль с мятой рубашки. После двух почти бессонных ночей вид у него изможденный: лицо посерело, глаза выцвели, сделались из красных розово-синими. В движениях скользит неуверенность. В разговоре он такой же, каким и был прежде – хотя бы позавчера: властный, убедительный, категоричный, но тогда он был искренним, органичным, а сейчас – скорее притворяется, что ничего не поменялось. Внутри он будто бы сломлен.

Я всегда тонко чувствовал подобные вещи – слишком много страданий, насмешек и издевательств было на моем веку. Они закалили меня, научили отличать иллюзию от реальности, отражение – от подлинной сущности; маску, личину – от того, что сокрыто под ними. Как часто меня унижали, били и оскорбляли! И каждый раз я замыкался в себе, плакал, кусал ногти – но на людях был прежним: невозмутимым, покладистым, идеальным. Таким, каким меня желали видеть – ибо нет у меня собственного лица, я – лишь проекция чужой воли. Мучители не должны знать, что они достигли своей цели – иначе пытка не прекратится.

Сквозь годы страданий я пронес искру добра, сохранил внутренний стержень, и теперь безошибочно распознаю тех, кто близок по духу. Кто слаб, покинут, растерян, кого терзают танталовы муки. Сколько несчастных повидал я в Великом следствии – да что Следствии, во всем Городе и Ландграфстве! И каждому из них я стремился помочь, утешить, объяснить, что нас таких много. Правильнее сказать – большинство. А если уж быть совсем честным, то все мы такие. Все – поголовно.

Да, я маленький человечек, от меня ничего не зависит, но это не мешает мне быть на своем месте. Твори добро там, где ты есть, – и мир станет лучезарнее, краше. Священный Курфюрст одним словом, мыслью и взглядом дарует гражданам свет, благодать и спасение; у меня нет таких сил (грешно даже думать о том, чтобы сравнивать себя с Ним!) – но здесь, внизу, я способен внести свою лепту. Концепция малых дел – вот девиз и кредо моей жизни!

Наверное, я пожалел бы и Деменцио Урсуса, будь на его месте какой-нибудь служащий, торговец, солдат или лавочник. Утешил бы его, успокоил, рассказал, какие я перенес потери и издевательства. Но передо мной – второе лицо государства! Печаль, сомнения, слабость – непозволительная роскошь для члена властной Триады. А посему его поведение вызывает лишь отвращение. Позавчера он был собой – небожителем, Богом, Атлантом. Сегодня – жалкая копия, клон, репликант, внутренне стонущий о собственной участи. Дункан был прав – с Деменцио все не так однозначно.