Настоат

Я встаю на колени возле его истекающего кровью тела. Слезы катятся градом. Внутренняя тварь торжествует: вновь я ошибся – надо было слушать ее и подчиняться. Она права, всегда права – за это я ее и ненавижу: она умнее, дальновиднее и честнее меня. Вырвавшись из заточения, монотонно, нараспев, демон совести повторяет: Дункан, не знать тебе больше покоя! Точно как прошлым вечером, когда меня покидала Иненна.

Курфюрст кладет ладонь в мою руку. Полузакрытыми глазами смотрит в темное небо.

– Все хорошо! Ты даже не представляешь, как это прекрасно – умирать под яркой полуночной Луною. Она очищает меня своим светом. Простите меня все! Ты, Деменцио, Иненна, Лисаветт… Но больше всего Доктор, Архитектор… Еще пара мгновений, и я увижу Майтреа!.. Прощай, дорогой Дункан! Будь справедливым и бесстрашным правителем – иным, нежели был я… Да благословит тебя Бог!

Пару раз глубоко вздохнув, он замирает – испускает дух, легко и спокойно. Ладонь медленно холодеет, посмертная судорога то и дело пробегает по хрупкому, старческому телу.

Не знаю, сколько времени я провожу в немом, безропотном оцепенении. Опустошение накрывает меня с головой. Ложусь на пол и исступленно рыдаю, по обе стороны от меня – два коченеющих трупа. Их трагедия завершена, моя – лишь начинается…

А ведь это тоже предрекал Ламассу! Как он говорил тогда, на поляне посреди дремучего леса, в самом сердце дворца Настоата? «И закончится все, господин Клаваретт, горькими слезами на полу опустевшего Ландграфского замка». Эти слова навсегда врезались мне в память, хоть я и не подал виду, притворился, что воспринял болтовню собаки как очередную нелепую шутку. Посмеялся вместе с Иненной. И что теперь? Теперь мне не до смеху… Двуликий пес – может, это он все подстроил?

«Нет, чушь! Ты ищешь себе оправдание. Не Ламассу, а ты по своей воле убил двух человек. И отправил Иненну в одиночку на встречу с предполагаемым душегубом. А пес – не более чем странник, скиталец в твоей и ее жизни».

Конечно, все так! Спорить с внутренним демоном уже бесполезно. У меня против него – ни единого аргумента.

Я лежу и смотрю в потолок. В воображении всплывает образ Иненны. Что теперь с ней, жива ли? Возможно, на моей совести и третье, косвенное преступление… Вспоминаю и Настоата. Ведь это он толкнул меня на злодеяние! «Он толкнул, а ты поддался! Конечное решение всегда было лишь за тобой». Да заткнись ты, и так знаю!

Часы бьют три раза. Как долго я уже тут! Совсем потерял счет минутам… Что делать дальше – я не представляю. Идти сдаваться? Писать явку с повинной? Готовиться к казни? Но заговор вроде удался! Да, он был бессмысленным, глупым, бессердечно кровавым. Если бы у меня был выбор, я бы от него отказался. Однако ж теперь ничего не воротишь…

А значит, довольно сентенций! Стоит признать – власть валяется здесь, на полу; Город – у моих ног. Осталось завершить начатое. «Ну и сволочь же ты, Клаваретт!» Помолчи, я вновь беру судьбу в свои руки!

На улице крики. Словно по наитию, я вскакиваю – нужно срочно звать людей во дворец, устанавливать новый порядок. Переступаю тело Курфюрста, беру шпагу, свешиваюсь с балкона. Пытаюсь рассмотреть, что́ творится внизу.

И лучше бы я этого не делал… Ибо то, что я вижу, заставляет меня помыслить о том, чтобы свести счеты с жизнью. Принять яд. К счастью, он у меня с собой – в кармане мундира. Корень цикуты и мандрагоры. Первоклассная отрава – безболезненная, легкая, дурманящая.

Внизу – настоящая катастрофа: все мои сообщники лежат на земле, руки их крест-накрест связаны за спиной. Неподалеку, в свете факелов перешучиваются довольные гвардейцы. И это не Следственная гвардия, что у меня в подчинении – нет! Если бы! Это – преторианцы…

Их капитан, Начальник дворцовой стражи Радамес кому-то отдает честь – и только тут я замечаю старомодный, потрепанный экипаж, подъезжающий к замку. Медленно, степенно, из него выходит Деменцио Урсус. Поднимает глаза вверх, видит меня на балконе. Усмехается.

– Подождите здесь, – глухим голосом приказывает преторианцам. – Я пойду сам, без сопровождения. Чуть позже вас позову. Радамес, готовьтесь!

И направляется прямиком во дворец, к Главной лестнице. Лестнице Иакова, как ее называл покойный Курфюрст. Деменцио поднимается, а мне отныне путь заказан…

Спустя пару мгновений он откроет дверь и войдет.

К сожалению, я беззащитен. Остался один. Ибо никто более не улыбается и не преграждает вход в Тронную залу.

Глава XVIII «Eine kleine Nachtmusik» [93]