– Я не могу до нее добраться, – сказал я и резко вытащил иглу. Было сложно понять, попал ли я в уретру.
– Нет-нет, – раздался у меня за спиной другой голос. – Останься.
Мне не нужно было поворачиваться, чтобы понять, что это был Байо.
– Сделай это, – сказал он, положив мою руку в нужное место, словно учил меня играть в бильярд. – Сюда… Вот сюда, – он сделал шаг назад и скомандовал: – Давай.
Тело девушки продолжало сотрясаться от массажа сердца. Вдохнув побольше воздуха, я ввел большую иглу ей в промежность. Снова ничего. Что я делал не так? Положив руку на пах, я нащупал артерию. Мне показалось, что я что-то почувствовал, и я быстро ввел иглу еще раз.
Секунду спустя шприц наполнился темной кровью – катетер был установлен.
– Он справился, – сказал Байо ординатору, руководившему реанимационными мероприятиями. Атропин, эпинефрин и дофамин устремились в вену.
После долгой череды неудач мне нужен был положительный момент, победа, на которую можно было бы опереться и идти дальше.
Он справился. Я беззвучно повторил эти слова губами. Сердце, казалось, вот-вот выпрыгнет из груди. Он справился. В голове вспыхнул образ Чарльза Маккейба с той банановой кожурой. Я представил, как он наблюдает за этой суматошной сценой, подбадривая нас, чтобы мы спасли эту девушку. Я представил, как Дэйв поворачивается к Петраку: «Он справился».
– Ну давай же, – сказал я безжизненному телу. Больше всего на свете мне хотелось, чтобы пациентка жила. Я ее не знал, но мне хотелось, чтобы это стало историей успеха, которая запомнится. Моментом, на который я смогу опереться.
Только мы преодолели десятиминутную отметку, как медсестра закричала:
– Есть пульс!
Массаж сердца был приостановлен – пульс подтвердился.
– В реанимацию, немедленно! – закричал кто-то, и все расступились. Мы только что вернули эту девушку с того света, и я сыграл в этом ключевую роль. Без центрального катетера лекарства не удалось бы вводить с нужной скоростью. Вшестером мы в бешеном темпе покатили пациентку к грузовому лифту.
– Держи палец на пульсе, – велел ординатор. – Если он пропадет, нужно будет снова начать СЛР.
Оказавшись в лифте, я закрыл глаза, чтобы сосредоточиться на слабом, нитевидном пульсе. Минуту спустя мы ворвались в отделение интенсивной терапии, где уже ждала небольшая группа врачей. Пока мы подыскивали для девушки пустую палату, у меня в голове промелькнула мысль: «Нужно ли сказать врачам реанимации, что я, возможно, проткнул ее мочевой пузырь?» Теоретически он мог зажить сам. Я видел, как ординаторы делали с пахом вещи и похуже. Казалось, время замедлилось, пока я прокручивал в голове выездной семинар, пристальное наблюдение за мной, а также эти чертовы литовские брови. Неужели без сомнений не обойтись? Я смотрел на живот девушки, в то время как мы перекладывали ее на кровать.
– Пульс есть, давление есть, – сказал ординатор, руководивший СЛР, пока пульмонолог сдавливал мешок Амбу, направляя кислород в дыхательную трубку. – Асистолия длилась десять минут, но мы вернули ее.
– Прекрасно, – ответил штатный врач отделения интенсивной терапии, надевая перчатки и направляясь к пациентке. – Отличная работа. Нам нужно еще что-то знать?
Я покачал головой.
Я направился к лифту, раздумывая над своими дальнейшими действиями. Чем я занимался до остановки сердца? Поправив одежду, почесал голову. Ах, точно, бил по торговому автомату. Я посмотрел на список своих заданий и два сделанных мной ранее бессмысленных рисунка: пирамиду и Скруджа Макдака. Эти каракули напомнили мне Питера с его блокнотом:
«Денис + Питер»
Я замер посреди длинного коридора, уставившись в недавно покрашенную бежевую стену. На ней я представил нарисованное Питером сердце – разорванное сердце, – и в голове раздались слова Диего: «О ком ты заботишься? О себе? О своей репутации? Или о пациенте?»
Я развернулся и помчался обратно в реанимацию. Пробежав мимо группы медсестер в поисках штатного врача, я застал его объясняющим настройки аппарата ИВЛ какому-то студенту.
– Должен вам кое-что сказать, – выпалил я. – Ваш новый пациент… Во время остановки сердца мне потребовалось несколько попыток, чтобы установить катетер. Возможно, я… Проткнул ее мочевой пузырь. Это вполне вероятно.
Мне было наплевать, поползут ли слухи. Наплевать, придется ли мне сидеть перед кураторами и объяснять, как такое могло случиться. Это была случайность. Врач отнял руку от аппарата ИВЛ и закивал:
– Хорошо.
Спасенная жизнь – всегда повод для радости. Правда, успешно проведенная реанимация не всегда означает, что пациент выздоровеет.
Нахмурившись на мгновение, он посмотрел на студента.
– Простите, что не сказал раньше. Я не знаю, почему ничего не сказал. Простите.
Врач положил мне на плечо руку:
– Спасибо, что сказали.
– Я сожалею, это была случайность.
Он покачал головой: