Настройщик

“Вы имеете в виду, вы сможете понять, по-моему, очевидно, что я давно все понял. Я в это не верю, есть много причин прятаться в горах, везти в джунгли фортепиано, заключать соглашения, существует множество вероятностей”.

“Он любил музыку”.

“Это одна вероятность, но есть и другие, неужели так трудно это признать?”

“Признать, может быть, но не сомневаться, я не сомневался в нем”.

“Это неправда, у нас есть ваши письма, вы не должны нас обманывать, это никому не поможет”.

“Мои письма?”

“Все, что вы написали после отъезда из Мандалая”.

“Я писал их жене, это мои мысли, я не…”

“А вы думаете, нас не интересовало, что стало с человеком, пропавшим неизвестно куда?”

“Она их никогда не прочтет”.

“Расскажите мне о Кэрроле, Эдгар”.

Молчание.

“Эдгар”.

“Капитан, меня озадачивали лишь его идеи, но я не сомневаюсь в его верности Короне. Вы это признаете. Да, но идеи и верность – это не одно и то же, что дурного в вопросах, мы не должны уничтожать все, чего не можем понять”.

“Тогда поделитесь, что же за вопросы озадачивали вас”.

“Мои вопросы”.

“Да, ваши вопросы, Эдгар”.

“Вероятно, меня интересовало, зачем ему потребовалось фортепиано”.

“Вас интересовало…”

“Конечно, я задавал себе этот вопрос с того самого дня, когда покинул Британию”.

“И вы ответили на него?”

“Нет, а что? Какая разница, почему он потребовал его, почему он потребовал меня, может быть, это было важно для его стратегии, а может, ему просто не хватало музыки и он был одинок”.

“А как все же считаете вы?”

“Я не думаю, что это имеет значение, я имею право на собственные мысли”.

“Я тоже”.

“Расскажите мне о них, капитан”.

Тень шевельнулась.

“Энтони Кэррол – агент, работающий на русских, шанский националист, французский шпион, Энтони Кэррол хотел создать собственное королевство в бирманских джунглях, Эдгар, просто признайте, что вероятности существуют”.

“Мы подписали с шанами договор”.

“Вы не говорите по-шански”.

“Я видел это, я видел дюжины, если не сотни шанских воинов, которые склонялись перед ним”.

“И вас это не удивило?”

“Нет”.

“Я не думаю, что вы говорите правду”.

“Может быть, слегка озадачило”.

“А теперь?”

“Доктор Кэррол дал мне слово”.

“А потом Лимбинский Союз напал на наши войска”.

“Может быть, они его предали”.

Они замолчали, и пустота между их словами снова начала заполняться звуками леса.

“Когда-то я тоже верил ему, Эдгар, может быть, даже больше, чем вы. Я думал, что в этой кровавой схватке темных намерений он представляет Англию с наилучшей стороны, именно из-за него я до сих пор здесь”.

“Не знаю, могу ли я теперь верить вам”.

“Я не прошу вас мне верить, я лишь прошу отделить человека, которым доктор был в действительности, от человека, которым мы желали его видеть, и женщину, которой была она, от той женщины, которую вы хотели видеть в ней”.

“Вы ничего о ней не знаете”.

“Вы тоже, Эдгар, вы считаете, что ее улыбка была лишь обычной вежливостью к гостю?”

“Я не верю вам”.

“А можете ли вы поверить, что ее чувства на самом деле диктовались им, что это было лишь искушение с целью заставить вас остаться, вы можете поверить, что он не знал об этом?”

“Здесь не о чем было знать, между нами ничего не было”.

“А может быть, он ей доверял”.

“В чем?”

“Всего лишь вероятности, подумайте, Эдгар, не считая ваших поверхностных наблюдений, вы даже не знали, кем она была для него”.

“Вы ничего об этом не знаете”.

“Я предупредил вас однажды: не влюбляйтесь”.

“Я не влюбился”.

“Нет, может, и нет, но она все равно замешана во всем этом”.

“Я вас не понимаю”.

“Мы приходим и уходим, войска и фортепиано и Великие Цели, а она остается, и вы решили, что если сможете понять ее, все остальное приложится, подумайте, может, она тоже была всего лишь плодом вашего воображения, Может, вы не могли понять ее, потому что вы не могли разобраться в собственных мечтах, в том, какой вы хотели ее видеть, вполне вероятно, что наши мечты не всегда нам понятны”.

Снова молчание.

“Вы не знаете даже, что все это значило для нее, каково это – быть чьим-то созданием”.

“Зачем вы говорите мне все это?”

“Потому что вы изменились с тех пор, как мы с вами виделись в последний раз”.

“И что с того, мы же говорим не обо мне, капитан”.

“Когда я видел вас в последний раз, вы говорили, что не играете на фортепиано”.

“Я и сейчас не играю”.

“Но вы играли для шанского саубвы”.

“Вы этого не знаете.”

“Вы играли для шанского саубвы Монгная, причем играли «Хорошо темперированный клавир» – правда, лишь до двадцать четвертой фуги”.

“Говорю вам, вы не можете об этом знать, я вам этого не говорил”.

“Вы начали с прелюдии и фуги номер четыре, жаль, второй номер так красив, вы думали, что ваша музыка будет нести мир, вы не можете признать, что Энтони Кэррол – предатель, потому что это сводит к нулю все, что вы делали здесь”.

“Вы не знаете о пьесе”.

“Я знаю гораздо больше, чем вы думаете”.

“Вас здесь нет”.

“Эдгар, не разрушайте то, чего не можете понять. Это ваши слова”.

“Вас здесь нет, я ничего не слышу, это только треск цикад, вы – плод моего воображения”.