Настройщик

Родная моя, я отвлекаюсь от темы. Или же нет, потому что я писал тебе о моих надеждах, а теперь мои надежды медленно начинают растворяться в воздухе под давлением Войны и Прагматизма и моих собственных сомнений. Все это путешествие уже приобрело в моих глазах качество какого-то миража, сновидения. То, что я уже сделал, настолько крепко связано с тем, что мне предстоит, что временами то, что было в действительности, грозит исчезнуть вместе с тем, чего я до сих пор так и не видал. Как лучше объяснить это тебе? Так как мое путешествие до сих пор было путем возможностей, воображения, то теперь вероятность его преждевременного окончания заставляет меня сомневаться и в том, что я уже видел. Я позволил мечтам переплестись с моей реальной жизнью, а теперь реальность угрожает окончательно превратиться в мечты и исчезнуть вместе с ними. Я не знаю, имеет ли какой-то смысл все, что я пишу тебе, но, глядя на красоту вокруг, я вижу лишь себя у наших дверей на Франклин-Мьюз с чемоданом в руке – таким же, каким я покинул дом.

Что еще написать? Я долгие часы провожу, глядя на холмы Шанского нагорья, пытаясь решить, как лучше описать их тебе, потому что чувствую, что только так я смогу привезти с собой домой хоть что-то из того, что я видел. Я брожу по рынкам, следуя за воловьими упряжками и зонтиками по разбитым дорогам, или сижу у реки, наблюдая за рыбаками, ожидая парохода из Рангуна, который может привезти новости о моем отправлении или увезти меня домой. Ожидание становится просто невыносимым, так же как утомительная жара и пыль, в которой задыхается город. Любое решение кажется лучше, чем отсутствие его.

Дорогая моя, теперь я понимаю, что, обсуждая перед моим отъездом всяческие пугающие возможности, мы не подумали об одной, которая теперь представляется самой реальной, – что я вернусь домой ни с чем. Быть может, эти мои слова порождены только скукой или одиночеством, но когда я пишу “ни с чем”, я имею в виду не только то, что “Эрар” останется ненастроенным, но и то, что я повидал совершенно другой мир, однако не успел даже начать понимать его. Что-то здесь порождает внутри меня странное ощущение пустоты, которого раньше у меня не бывало, и я не знаю, заполнит ли ее путешествие в джунгли или только сделает глубже. Я размышляю о том, зачем же я оказался здесь, о том, как ты говорила, что мне это необходимо, о том, как смогу вынести преждевременное возвращение, и что для меня это, несомненно, будет представляться провалом.

Катерина, я никогда не был силен в словах, а сейчас я даже не могу подобрать подходящую к моим чувствам музыку. Но уже темнеет, а я сижу у реки, поэтому мне нужно идти. Утешением мне может служить лишь то, что я скоро увижу тебя, и мы снова будем неразлучны. Остаюсь

твоим любящим мужем.

Эдгар

Эдгар сложил письмо и поднялся со скамейки на берегу Иравади. Он медленно шел домой по городским улицам. Он открыл дверь маленького домика и увидел поджидающую его Кхин Мио.

Она держала в руке конверт и протянула его ему, не сказав ни слова. На конверте не было адреса, только его имя, написанное жирными буквами. Он взглянул на нее, и она в ответ посмотрела на него без всякого выражения. Секунду он держал письмо в руке вместе со своим письмом к Катерине. Потом распечатал и сразу узнал изящный почерк.

Дорогой мистер Дрейк!

Я очень сожалею, что мое первое личное письмо к Вам вызвано такими чрезвычайными обстоятельствами, но я надеюсь, что Вы вполне сознаете, из-за чего Ваше прибытие в Маэ Луин оказалось под угрозой. Мое неудовольствие наверняка не меньше Вашего. При нападении на наш пост струны “ля” четвертой октавы были повреждены мушкетной пулей. Как Вы понимаете, невозможно сыграть ни одной осмысленной мелодии без этой ноты, это трагедия, которая недоступна пониманию Военного министерства. Пожалуйста, выезжайте в Маэ Луин незамедлительно. Я послал в Мандалай человека, который будет сопровождать Вас с Кхин Мио в наш форт. Пожалуйста, встретьтесь с ним завтра на дороге к пагоде Махамуни. Я несу всю ответственность за Ваше решение и Вашу безопасность. Если же Вы останетесь в Мандалае, Вы сможете сесть на корабль, отправляющийся в Англию, еще до конца недели.

А. Дж. К.

Эдгар опустил руку с письмом. Ему известно мое имя, подумал он.

Он взглянул на Кхин Мио.

– Вы тоже едете?

– Скоро я расскажу вам больше, – ответила она.

На следующее утро они поднялись до рассвета и погрузились на повозку с пилигримами, отправляющимися к пагоде Махамуни, на южной окраине Мандалая. Пилигримы глазели на него и весело болтали друг с другом. Кхин Мио наклонилась ближе к Эдгару.

– Они говорят, что им приятно, что среди британцев тоже есть буддисты.