Настройщик

– Ради бога, мистер Дрейк. Взгляните, какое восхитительное утро. Давайте не будем портить его разговорами о политике. Я понимаю, что после путешествия, какое проделали вы, у человека возникает интерес к подобным вопросам, но для меня, поверьте, все это смертельно скучно. Вы скоро сами увидите – чем дольше вы будете здесь, тем меньше вас будут волновать подобные вещи.

– Но вы так много писали…

– Я писал об истории, мистер Дрейк, а не о политике. – Доктор направил на Эдгара тлеющий кончик сигары. – Я не приветствую такие темы. Если бы вы слышали, что говорят некоторые о моей службе здесь, я думаю, вы бы поняли почему.

Эдгар забормотал извинения, но доктор больше ничего не сказал. Тропа впереди сужалась, Нок Лек остановился, поджидая. Отряд, растянувшись цепочкой, вступил под сень леса на другой стороне перевала.

Они ехали почти три часа. Спустившись с перевала, они оказались в широкой долинке, к югу от холмов-позвонков. Тропа вскоре расширилась достаточно, чтобы два пони могли идти рядом; Нок Лек, как и раньше, ехал впереди, а доктор пустил своего пони бок о бок с пони настройщика. Очень быстро стало очевидно, что охота Кэррола не интересует. Он рассказывал о горах, в тени которых они проезжали, о том, как он картографировал местность, когда впервые оказался здесь, измеряя высоту над уровнем моря с помощью барометра с кипящей водой. Рассказывал о геологии, истории, местных мифах, связанных с каждой осыпью, ущельем или рекой, которые они пересекали. Вот здесь монахи разводят сомов. Вот тут я увидел своего первого тигра на плато, здесь они редкость. Тут место размножения москитов, я проводил здесь опыты по распространению болезней. А вот тут – вход в мир нга-хльин, бирманских великанов. А здесь место свиданий шанских влюбленных, иногда отсюда доносятся звуки флейты. Его историям, казалось, не было конца, и стоило ему закончить рассказывать об одном холме, как они уже подъезжали к следующему, у которого была своя собственная легенда. Эдгар был ошеломлен: доктор, кажется, знал не только названия всех растений, но и их применение в медицине, научную классификацию, местные бирманские и шанские имена, связанные с ними легенды. Несколько раз, показывая на цветущие кусты, Кэррол восклицал, что это растение неизвестно западным ученым и что:

– Я уже послал образцы в Линнеевское общество и в Королевский ботанический сад в Кью, и у меня даже есть виды, носящие мое имя, орхидея, которую они назвали Dendrobium carrollii, и лилия под названием Lilium carrollianum, а еще Lilium scottium, которой я дал название в честь Дж. Джорджа Скотта, государственного управляющего Шанских княжеств, моего дорогого друга. А вот еще цветы… – И тут он даже остановил пони и взглянул прямо в лицо Эдгару блестящими глазами. – Это мой собственный род, Carrollium trigeminum, видовое название означает “три корня”, это намек на шанский миф о трех принцах, который, обещаю, я вам обязательно расскажу, а может, вы услышите его от самих шанов… В общем, этот цветок сбоку выглядит как лицо принца, это растение из класса однодольных, с тремя парами лепестков и чашелистиков, похожих на трех принцев и их невест.

Время от времени он останавливался, чтобы сорвать растение и заложить его в потертую кожаную папку, которую держал в седельной сумке.

Они задержались у кустарника, покрытого мелкими желтенькими цветочками.

– А вот этот, – доверительно сообщил доктор, показывая на куст рукой; закатанный рукав открывал загар, – до сих пор не имеет официального научного названия, я собираюсь послать образцы в Линнеевское общество. Не так-то просто добиться публикации моих ботанических трудов. Военные воображают, что мои работы, посвященные цветам, каким-то образом могут раскрывать государственные тайны… как будто французы ничего не знают о Маэ Луин. – Он вздохнул. – Я думаю, что успею издать фармакологический справочник прежде, чем выйду в отставку. Иногда я жалею, что я не штатское лицо, не подчиненное всем этим правилам и воинской дисциплине. Но тогда, вероятно, я бы и не оказался здесь.