Чем дальше они ехали, тем больше нервозность и растерянность Эдгара сдавались под натиском энтузиазма доктора. Все вопросы, которые так волновали его, преимущественно о фортепиано, о том, что бирманцы и шаны думают о Бахе и Генделе, почему Кэррол остался здесь и, самое главное, зачем он сам приехал сюда, были на время забыты. Как ни странно, сейчас ему казалось самым что ни на есть естественным ехать верхом, охотиться на безымянные растения, пытаться уловить смысл в бесконечном монологе доктора: истории шанов, латинские названия и библиографические ссылки. Над ними парила хищная птица, описывая круги и поднимаясь в восходящих воздушных потоках, и Эдгар попытался вообразить, что она видит сверху: три маленькие фигурки, пробирающиеся по извилистой пыльной тропе через ожерелье известковых холмов; крохотные деревушки; лениво змеящийся Салуин; горы на востоке; плато Шан, обрывающееся в сторону Мандалая, а дальше – всю Бирму, Сиам, Индию; войска, шеренги французских и британских солдат, невидимые друг для друга, но не для птицы, накапливающие силы в ожидании, пока посередине между ними трое мужчин едут на пони и собирают цветы.
Они ехали мимо домиков на сваях, пыльные дороги вели к маленьким селениям, на окраинах которых возвышались деревянные ворота. У одних таких ворот по земле был разбросан пучок веток, а к столбу пришпилен обрывок бумаги, покрытый затейливыми письменами. Доктор Кэррол объяснил, что в деревне оспа и письмена – магические заклинания, которые должны победить болезнь.
– Это просто ужасно, – сказал он. – В Англии уже несколько лет всех прививают от оспы коровьей вакциной, а меня не могут обеспечить всем необходимым, чтобы делать то же самое здесь. Это страшная болезнь, очень заразная и так уродующая людей.
Эдгар встревоженно подобрал поводья. Во времена его детства в трущобах Восточного Лондона случилась вспышка оспы. Плакаты с изображениями жертв болезни появлялись каждый день, он до сих пор не мог забыть до предела истощенных, покрытых гнойниками детей, посиневшие трупы.
Вскоре впереди показались обнажения скальной породы, выступавшие из земли, словно источенные зубы. Эдгар не успевал сравнивать пейзажи, просторный открытый ландшафт быстро превратился в тесное ущелье меж двух скалистых вершин, по которому они будто нисходили во внутренности Земли.
– Во время дождей эту дорогу полностью заливает, – сказал Кэррол. – Но сейчас стоит одна из самых страшных засух за всю историю.
– Я помню, что читал об этом в вашем письме, и все, с кем я здесь общался, обязательно упоминали о ней.
– Целые деревни мрут от голода из-за скудного урожая. Если бы только военные осознали, сколь многого мы могли бы достичь с помощью одного лишь продовольствия. Чтобы перестать вообще думать о войне, ничего больше не нужно.
– Говорят, что сюда невозможно доставлять продовольствие из-за
– Вижу, что эту историю вы тоже прочли, – сказал доктор. Его голос эхом прокатывался между стенами ущелья. – В этом есть доля истины, хотя в офицерских кулуарах легенды о Твет Нга Лю раздуваются до неприличия. Им просто нужно свалить на кого-нибудь все свои проблемы. Я не хочу сказать, что он не представляет проблемы на самом деле, – конечно, представляет. Но реальная ситуация не так проста, и если мы хотим мира, то уничтожения одного человека будет недостаточно… Но это уже философия, а я обещал вам, что философствовать не буду. Насколько вам известна вся эта история?
– Совсем поверхностно. Честно говоря, я до сих пор путаюсь в названиях.
– Все путаются. Мне неизвестно, какой отчет вы читали и когда он был написан, – надеюсь, они предоставили вам то, что писал я. Хотя официально мы присоединили Верхнюю Бирму к Империи в прошлом году, контролировать Шанские княжества до сих пор практически невозможно, и, следовательно, мы не можем разместить здесь постоянный контингент. В наших попытках умиротворить регион – выражаясь языком Военного министерства, “мирного проникновения”, термин, который мне кажется отвратительным, – мы ввязались в столкновение с шанскими князьями, которые называют себя Лимбинским Союзом, с альянсом шанских