– Может, это и так, но люди на пароходе рассказывали, что вы в жизни не сделали ни одного выстрела.
– Тогда вы должны радоваться, что видели меня в моем приемном покое, а не во время допроса пленных.
По спине у Эдгара пробежал холодок.
– Пленных?
Доктор понизил голос:
– Известно, что
Эдгару стало нехорошо.
– Я… Я не думал…
Они смотрели друг на друга.
Неожиданно на лице Кэррола появилась широкая улыбка, он прищурился.
– Это шутка, мистер Дрейк, шутка. Я же предупреждал вас, что не нужно говорить со мной о политике. Вы не должны быть таким доверчивым. Не волнуйтесь, языки у всех остаются на месте. – Он хлопнул настройщика по спине. – Вы искали меня сегодня утром, – сказал он. – Я подозреваю, по поводу “Эрара”?
– По поводу “Эрара”, – слабым голосом повторил Эдгар. – Но если сейчас для этого не слишком подходящий момент, я все понимаю. Сегодня было уже такое утро…
– Глупости, сейчас самое подходящее время. Что же такое настройка, как не еще одна форма врачевания? Давайте больше не будем терять ни минуты. Я знаю, что вы этого ждете не дождетесь.
Солнце уже поднялось высоко над горой, жара сгустилась, несмотря на свежий ветерок с реки. Все еще слегка возбужденный, Эдгар вернулся в свою комнату, чтобы взять инструменты, и доктор повел его по узкой дорожке к тропе, проходившей между строениями и склоном горы. Он сам удивлялся, почему так серьезно воспринял шутку Кэррола, но мысль о том, что он наконец увидит “Эрар”, подняла ему настроение. С момента прибытия он пытался угадать, где же стоит инструмент, и, гуляя по территории форта, заглядывал в открытые помещения. Они остановились у двери, запертой на тяжелый металлический замок. Кэррол достал из кармана небольшой ключ и вставил его в замочную скважину.
В помещении было темно. Доктор пересек его и распахнул окна. Отсюда открывался вид на лагерь и на темно-бурые воды Салуина, текущие внизу. Фортепиано было накрыто покрывалом из разноцветной полосатой материи – точно такой же, из какой были сшиты одежды многих женщин. Доктор с торжествующим видом снял ткань.
– Вот оно, мистер Дрейк.
Половина “Эрара” оказалась в солнечном свете, падавшем из окна, его полированная поверхность словно плыла на фоне безыскусной обстановки комнаты.
Эдгар подошел к фортепиано, положил ладонь на крышку. Некоторое время он просто молча стоял и смотрел, потом покачал головой.
– Невероятно. На самом деле… это так… – Он глубоко вздохнул. – Такое ощущение, что какая-то часть меня до сих пор не может поверить. Я знал об этом уже два месяца, но, по-моему, я сейчас поражен так же, как если бы зашел сюда прямо из джунглей и увидел его… Простите, я не думал, что это произведет на меня такое впечатление… Он так… прекрасен…
Эдгар стоял у клавиатуры. Иногда он настолько увлекался техническими особенностями конструкции фортепиано, что забывал о том, насколько красив может быть сам инструмент. Многие “Эрары” определенного времени производства были богато украшены инкрустацией, резьбой на ножках, даже скульптурными фигурками на крышке. Этот был проще. Темный корпус красного дерева покоился на изящно выгнутых, женственных ножках, таких гладких, что они производили какое-то почти сладострастное впечатление; теперь он наконец понял, почему некоторые люди в Англии требовали закрывать ножки фортепиано тканью. Передняя панель с названием фирмы-производителя была украшена тонкими изящными полосками перламутра, заканчивающимися с обеих сторон букетиками цветов. Сам корпус был одноцветным, тщательно отполированным, текстура дерева проступала только в местах, где сочленялись детали.
– Я восхищен вашим вкусом, доктор. Как вам удалось выбрать этот инструмент? И вообще “Эрар” для ваших целей?..
– И вообще фортепиано для моих целей, вы хотели сказать?
Эдгар усмехнулся:
– Что ж, вы правы. Иногда, признаю, я мыслю слишком однобоко. На самом деле это кажется настолько подходящим…
– Я польщен вашим мнением, мистер Дрейк. По-видимому, мы с вами мыслим примерно одинаково… В фортепиано есть нечто, отличающее его от прочих инструментов, нечто значимое, заслуживающее восхищения. Это всегда вызывает наиболее горячие споры среди знакомых мне шанов. Они считают, что слышать звучание этого инструмента – большая честь. Вместе с тем это и наиболее демократичный из всех инструментов, поскольку, как мне кажется, им способен наслаждаться любой человек.
– И все-таки, почему “Эрар”?
– Если откровенно, я не просил конкретно об этом инструменте. Я просто хотел получить “Эрар”, какую-нибудь старую модель. Возможно, я даже упоминал о модели 1840 года, потому что где-то слышал, что на таком когда-то играл Лист. Военное министерство самостоятельно сделало выбор, а может быть, мне просто повезло, что это был единственный инструмент, доступный для покупки. Я согласен с вами, он прекрасен. Я надеюсь, что вы можете лучше просветить меня по поводу его технических особенностей.