Настройщик

Я знал, что, по шанским обычаям, мы не можем оставить тело в лесу, что было бы к тому же проявлением неуважения к павшему товарищу, а я считаю, что это не сообразуется с высокими принципами воинской чести, которыми должны руководствоваться все военные. Но лошадь, когда мы приблизились к ней с мертвым телом, начала в страхе рваться. Исходя из простой арифметики, было очевидно, что вынести тело из джунглей будет нелегко. Если шестеро с трудом тащили фортепиано, как смогут пятеро нести его и в придачу своего погибшего товарища? Таким образом, мне стало понятно, что я тоже должен взяться за носилки. Вначале люди запротестовали, предложив, чтобы вместо этого кто-то из них отправился в ближайшую деревню и нанял еще двоих носильщиков. Но я не принял этого предложения: мы и так задержались на несколько дней относительно даты моего предполагаемого возвращения в Маэ Луин.

Мы подняли погибшего юношу и положили на крышку фортепиано. Я поискал веревку, но у нас не нашлось веревки достаточной длины, чтобы привязать тело к инструменту. Тогда один из носильщиков снял свой тюрбан и размотал его. Обвязав конец ткани вокруг запястья покойного, другой конец он пропустил под фортепиано и привязал ко второму запястью. Затем снова протянул ткань снизу и обвязал одну ногу. Вторую мы закрепили короткой веревкой. Голова свешивалась на клавиатуру, длинные волосы были связаны в небольшой пучок. Хорошо, что нам нашлось чем привязать тело, поскольку всех пугало, что оно будет сползать с фортепиано в пути. Если бы один из шанов не предложил свой тюрбан, не знаю, как бы мы справились с этой задачей. Честно говоря, мне это тоже пришло в голову, но для шана расстаться при жизни с тюрбаном – страшная угроза. Не знаю, что предписывали им обычаи в подобном случае.

И вот таким образом мы тронулись в путь дальше. Я занял место молодого человека на левой стороне носилок и, поступив так, почувствовал, что мои соратники испытали определенное облегчение, потому что, как я подозревал, из суеверия они считали его проклятым. По моим прикидкам, если бы мы продолжали двигаться в том же темпе, то достигли бы Маэ Луин через четыре дня, а за это время тело успело бы серьезно разложиться. Поэтому я решил, что мы будем двигаться и ночью, но пока не стал сообщать это своим спутникам, так как чувствовал, что они и так изрядно пали духом после смерти товарища. Итак, я присоединился к раскрашенной фотографии, и мы отправились в путь; наш друг покоился на фортепиано с раскинутыми руками, лошадь мы привязали сзади, она не спеша брела за нами, общипывая листву с деревьев.

Что я могу сказать о последующих часах, кроме того, что они были одними из самых ужасных в моей жизни? Мы шли, сгибаясь под тяжестью фортепиано. Носилки натирали нам плечи. Я попытался справиться с этим, сняв рубаху и подложив ее под брус, но это мало помогло, кожа быстро стерлась и начала кровоточить. Я испытывал неподдельную жалость к своим товарищам, так как они за все это время не попросили ни о чем, чтобы облегчить свои страдания, и я видел, как стерты их плечи. Тропа становилась чем дальше, тем труднее. Одному из передних носильщиков приходилось еще и орудовать саблей, чтобы расчищать путь. Фортепиано цеплялось за лианы и ветки деревьев. Несколько раз мы едва не упали. Тело молодого человека на крышке инструмента окоченело, и, когда перемещалось, его руки натягивали путы, создавая впечатление, что он пытается освободиться.

Вечером я сказал своим людям, что нам нужно продолжать идти ночью. Это было нелегкое решение, потому что сам я чувствовал, что с трудом передвигаю ноги. Однако они не стали протестовать – вероятно, состояние мертвого тела волновало их не меньше, чем меня. И вот, после короткого перерыва на ужин, мы снова взвалили фортепиано на плечи. Нам повезло, что стоял сухой сезон, небо было чистым и полукруг луны хоть как-то освещал наш путь. Но в самой глубине джунглей мы оказались в полной темноте и начали постоянно спотыкаться. У меня был небольшой фонарь, и я зажег его и повесил на конец ткани, которой была обвязана нога мертвого. Нижняя часть фортепиано осветилась так, что казалось, будто оно плывет.

Мы шли двое суток. И вот уже вечером передний носильщик с радостью, прорывающейся сквозь крайнюю усталость, воскликнул, что видит за деревьями берег Салуина. Эта новость словно сделала легче наш груз, мы даже ускорили шаг. На берегу мы покричали стражнику на той стороне, которого так поразило наше появление, что он со всех ног бросился по тропе к лагерю. Мы опустили инструмент на илистый берег и рухнули рядом.