Настройщик

– Ма Кхин Мио. Какой приятный сюрприз, – сказал Эдгар, моментально приходя в себя. – Пожалуйста, пожалуйста, садитесь. – Он подвинулся, освобождая ей место на одеяле.

Когда она уселась и разгладила на коленях свою тхамейн, он продолжил:

– Я сегодня как раз вспоминал о вас. Вы исчезли куда-то. Я почти не видел вас с тех пор, как мы здесь.

– Я оставила вас с доктором в покое. Я знала, что у вас есть дела.

– Да, я был занят. Но все равно мне жаль, что я не видел вас. – Его слова показались ему самому какими-то натянутыми, и он добавил: – Мне так нравилось беседовать с вами и в Мандалае, и по дороге сюда.

Он хотел сказать что-то еще, но ощутил внезапную неловкость от ее присутствия рядом. Он почти забыл, насколько она привлекательна. Волосы у нее были зачесаны назад и заколоты шпилькой из слоновой кости. Блузка легонько колыхалась на ветерке, залетавшем под иву. Расшитые золотой нитью рукава открывали обнаженные руки, сведенные ладони лежали на коленях.

– Нок Лек сказал мне, что вы закончили работу.

– Да, практически сегодня утром, хотя мне осталось сделать еще кое-что. Инструмент был серьезно поврежден.

– Доктор Кэррол говорил об этом. Мне кажется, он винил в этом себя.

Эдгар еще прежде заметил, что когда она шутит, то едва заметно покачивает головой из стороны в сторону; такую же привычку он часто наблюдал среди индийцев. Но сейчас это простое движение неожиданно поразило его. Оно было почти незаметно, как будто она улыбалась про себя шутке, понятной ей одной, которая была гораздо смешнее и гораздо значимее, чем произнесенное вслух.

– Да, я знаю. Но он не прав. Фортепиано доставило мне настоящее удовольствие. Оно будет звучать превосходно.

– Да, он сказал, что вы, кажется, были рады. – Она улыбнулась и посмотрела на него: – Вы знаете, что будете делать теперь?

– Теперь?

– Теперь, после того как закончили. Вы вернетесь в Мандалай?

Он рассмеялся.

– Вернусь ли я? Да, само собой, рано или поздно мне придется возвращаться. Но, может быть, не прямо сейчас. Я хочу немного задержаться здесь, чтобы убедиться, что с фортепиано не возникнет больше проблем. А после этого, по-моему, вполне справедливо послушать, как оно звучит, – после столь долгого пути, который я проделал. А потом – я не знаю.

Оба замолчали и повернулись к реке. Краешком глаза Эдгар заметил, как она неожиданно опустила глаза, словно ее посетила внезапная мысль, и провела пальцами по блестящему шелку юбки. Он обернулся к ней:

– Все хорошо?

Она залилась румянцем.

– Да, конечно, я просто подумала кое о чем. – Снова молчание, и вдруг она добавила: – Вы совсем не такой.

Эдгар поперхнулся, уставившись на нее. Она сказала это так тихо, что он даже спросил себя, а произнесла ли она что-нибудь или то был шелест ветра в ветвях.

– Что вы сказали?

Она ответила:

– Я так много времени провела с вами в Мандалае и во время путешествия. Большинство гостей в первые же минуты начинали рассказывать мне о себе. А я и сейчас знаю лишь, что вы англичанин и что вы приехали, чтобы настроить фортепиано.

Она теребила подол своей тхамейн. Эдгар задумался, можно ли считать это признаком нервозности, как у англичанина, крутящего в руках свою шляпу.

– Простите, что я так прямолинейна, мистер Дрейк, – продолжила она, увидев, что он не отвечает. – Пожалуйста, не сердитесь на меня.

– Нет, что вы, я вовсе не сержусь, – сказал Эдгар. Но он не знал, как реагировать на ее слова. Он обнаружил, что и сам раздумывает над ее словами и над тем, что она заговорила об этом, несмотря на свою скрытность. – Я просто не привык, чтобы меня просили рассказать о себе. Особенно… – Он остановился.

– Особенно женщины?

Эдгар не ответил.

– Вполне нормально, что вы так подумали, я не стану вас ругать. Я знаю, что пишут о восточных женщинах. Не забывайте, я могу читать ваши журналы и понимать ваши разговоры. Я знаю, что говорят, и я видела карикатуры на нас в ваших газетах.

Теперь Эдгар почувствовал, что краснеет.

– Это ужасно.

– Не так уж. Многие из них правдивы. К тому же быть изображенной раскрашенной, как красивая юная танцовщица, лучше, чем дикарем, как в ваших газетах рисуют наших мужчин.

– В основном все это полный вздор, – упорствовал Эдгар. – Я не обращаю внимания…

– Нет, поймите. Я не жалуюсь, я просто размышляю, и я переживаю за тех, кто приезжает сюда, ожидая встретить порождения их фантазий.

Эдгар поерзал на одеяле.

– Я уверен, что, приехав, люди сразу понимают, что ошибались.

– Или же видят нас такими, какими им хочется видеть.

– Я… – Эдгар замолчал, осознав ее слова.

Он задумчиво смотрел на нее.

– Простите. Я не хотела быть такой резкой, мистер Дрейк.

– Нет… Нет, вам не за что извиняться. – Он кивнул собственным мыслям. – Не думайте, я очень хочу поговорить с вами, но просто… я немного застенчив. Такой уж у меня характер. Дома, в Лондоне, я веду себя так же.

– И хорошо. Я люблю поговорить. Здесь я порой чувствую себя очень одинокой. Я немного говорю по-шански, а некоторые деревенские немного говорят по-бирмански, но мы с ними такие разные, большинство из них никогда не покидали своего селения.