Читаем Нация прозака полностью

Кроме чтения и телевизора, в Стиллмане нечем заняться. Каждые несколько часов приходят врачи и беседуют со мной, спрашивают, что произошло, что я собираюсь делать. А я говорю, что не знаю, потому что не знаю. Они назначают таблетки, в основном снотворное, чтобы я спала и перестала говорить о пространстве, времени и движении и всех эссе, которые не сдала вовремя. В конце концов даже я признаю, что в этой изолированной комнате не так уж и плохо. Тимоти ошибался. Тут стерильно, тускло, искусственный свет слишком яркий, но зато никто меня не трогает.

9

В глубину

Господь, прояви милосердие к тому,Кто сомневается, даже когда точно знает.Брюс Спрингстин. Великолепный обман[247]

Я не знаю, привлекают ли депрессивных места с похоронной атмосферой или они сами, подобно заразным больным, превращают все вокруг себя в склеп. Знаю только, что весь третий курс спала в кровати под большим постером, украшенным словами LOVE WILL TEAR US APART[248], и еще удивлялась, почему же на этой кровати не происходит ничего хорошего.

Дело было не только в моей спальне. Вся квартира. Она казалась нездоровой, темной. Не удивлюсь, если узнаю, что с тех пор как я съехала, ее превратили в тир или наркопритон. Или, даже лучше, в рехаб для лечения вампиров. Там было одинаково темно и в полдень и в полночь. Идеальное место для нервного срыва. Может, моя техасская квартира, со всеми ее воздушными, солнечными элементами декора, и повидала кое-какие гадкие предвестники катастрофы, но именно этот дом с привидениями в Кембридже довел дело до конца.

Не считая ночных шатаний по городу, со времен выкидыша я редко выбиралась из постели и в буквальном смысле жила в темноте. Хотя наша гостиная, выходившая окнами на юг, и была полна солнечного света, никто из нас ей не пользовался, потому что с тех пор, как мы решили спрятать уродские коричневые клетчатые диваны под белыми простынями, комната стала выглядеть так, будто мы проводим поминки. Остаток дома и все спальни, выглядывавшие из длинного коридора нашей квартиры-поезда, выходили окнами на север, во двор. То ли из-за депрессии и усталости, то ли из-за учебы, все мы прятались по коконам своих темных, на удивление огромных комнат, и жили как пещерные люди. Квартира была заражена безумием: Олден со своим дзен-буддизмом и медитациями по десять часов в день, Саманта с синдромом отличницы и постоянным страхом замедлиться и превратиться в кого-нибудь вроде меня.

Четвертой нашей соседкой была Синдхи, пакистанка, которая встречалась с моим другом Полом. С тех пор как она наконец решила, что может просто съехаться с ним и что ее родители в Карачи ничего не узнают, мы пробовали заменить ее целой чередой соседей, но все они, переехав к нам, переставали справляться или с учебой, или с жизнью. Жан-Батист, француз, изучавший искусственный интеллект в Массачусетском технологическом институте, решил вернуться в Париж учиться игре на гобое после двух месяцев жизни с нами. Иниго, аспирант из Британии, который занимался в Гарварде американской историей, уехал назад на ферму своих родителей в Шропшире и занялся овцеводством через месяц после переезда. У.Б., недавно выпустившийся из Гарварда, жил с нами много месяцев, и хотя все мы его до смерти любили, его душевное здоровье сильно ухудшилось за то время, что он снимал у нас комнату. Сегодня он был редактором в журнале Sail, завтра курьером, рассекавшим на велосипеде, послезавтра поступал на юридический, еще через день собирался уехать в Лос-Анджелес, чтобы писать сценарии. Мы с ним оба стали подозревать, что эта квартира – филиал ада, что ее стены пропитались миазмами депрессии и растерянности.

Серьезно, когда Олден после программы обмена вернулась из Гарварда в Нью-Йорк, в Барнард-колледж, моя подруга Вероника переехала в ее комнату и быстро впала в депрессию. Она взяла академ на время последнего семестра в колледже, потому что не могла – просто не могла – написать дипломную работу. Каждый раз, когда она садилась за свой Macintosh, ей становилось физически плохо, начинались клаустрофобия и паралич, и из-за этого она и переехала к нам. Как вы понимаете, на фоне неприятного разрыва с бойфрендом и внезапной неспособности просыпаться раньше четырех часов дня, пары недель на Киркленд-стрит было достаточно, чтобы диплом стал меньшей из ее проблем. Думаю, не нужно говорить, что за исключением Саманты, женщины, у которой есть цель, что само по себе звучит ебануто, все в квартире были ненормальными.

Перейти на страницу:

Все книги серии Loft. Женский голос

Нация прозака
Нация прозака

Это поколение молилось на Курта Кобейна, Сюзанну Кейсен и Сида Вишеса. Отвергнутая обществом, непонятая современниками молодежь искала свое место в мире в перерывах между нервными срывами, попытками самоубийства и употреблением запрещенных препаратов. Мрачная фантасмагория нестабильности и манящий флер депрессии – все, с чем ассоциируются взвинченные 1980-е. «Нация прозака» – это коллективный крик о помощи, вложенный в уста самой Элизабет Вуртцель, жертвы и голоса той странной эпохи.ДОЛГОЖДАННОЕ ИЗДАНИЕ ЛЕГЕНДАРНОГО АВТОФИКШЕНА!«Нация прозака» – культовые мемуары американской писательницы Элизабет Вуртцель, названной «голосом поколения Х». Роман стал не только национальным бестселлером, но и целым культурным феноменом, описывающим жизнь молодежи в 1980-е годы. Здесь поднимаются остросоциальные темы: ВИЧ, употребление алкоголя и наркотиков, ментальные расстройства, беспорядочные половые связи, нервные срывы. Проблемы молодого поколения описаны с поразительной откровенностью и эмоциональной уязвимостью, которые берут за душу любого, прочитавшего хотя бы несколько строк из этой книги.Перевод Ольги Брейнингер полностью передает атмосферу книги, только усиливая ее неприкрытую искренность.

Элизабет Вуртцель

Классическая проза ХX века / Прочее / Классическая литература
Школа хороших матерей
Школа хороших матерей

Антиутопия, затрагивающая тему материнства, феминизма и положения женщины в современном обществе. «Рассказ служанки» + «Игра в кальмара».Только государство решит — хорошая ты мать или нет!Фрида очень старается быть хорошей матерью. Но она не оправдывает надежд родителей и не может убедить мужа бросить любовницу. Вдобавок ко всему она не сумела построить карьеру, и только с дочерью, Гарриет, женщина наконец достигает желаемого счастья. Гарриет — это все, что у нее есть, все, ради чего стоит бороться.«Школа хороших матерей» — роман-антиутопия, где за одну оплошность Фриду приговаривают к участию в государственной программе, направленной на исправление «плохого» материнства. Теперь на кону не только жизнь ребенка, но и ее собственная свобода.«"Школа хороших матерей" напоминает таких писателей, как Маргарет Этвуд и Кадзуо Исигуро, с их пробирающими до мурашек темами слежки, контроля и технологий. Это замечательный, побуждающий к действию роман. Книга кажется одновременно ужасающе невероятной и пророческой». — VOGUE

Джессамин Чан

Фантастика / Социально-психологическая фантастика / Зарубежная фантастика

Похожие книги

Перед бурей
Перед бурей

Фёдорова Нина (Антонина Ивановна Подгорина) родилась в 1895 году в г. Лохвица Полтавской губернии. Детство её прошло в Верхнеудинске, в Забайкалье. Окончила историко-филологическое отделение Бестужевских женских курсов в Петербурге. После революции покинула Россию и уехала в Харбин. В 1923 году вышла замуж за историка и культуролога В. Рязановского. Её сыновья, Николай и Александр тоже стали историками. В 1936 году семья переехала в Тяньцзин, в 1938 году – в США. Наибольшую известность приобрёл роман Н. Фёдоровой «Семья», вышедший в 1940 году на английском языке. В авторском переводе на русский язык роман были издан в 1952 году нью-йоркским издательством им. Чехова. Роман, посвящённый истории жизни русских эмигрантов в Тяньцзине, проблеме отцов и детей, был хорошо принят критикой русской эмиграции. В 1958 году во Франкфурте-на-Майне вышло ее продолжение – Дети». В 1964–1966 годах в Вашингтоне вышла первая часть её трилогии «Жизнь». В 1964 году в Сан-Паулу была издана книга «Театр для детей».Почти до конца жизни писала романы и преподавала в университете штата Орегон. Умерла в Окленде в 1985 году.Вашему вниманию предлагается вторая книга трилогии Нины Фёдоровой «Жизнь».

Нина Федорова

Классическая проза ХX века