Нация прозака

Я едва сдерживаюсь, чтобы не сказать: «Мамочка, у меня к тебе есть серьезная просьба, и тебе придется ее удовлетворить или хотя бы на какое-то время сделать вид, потому что мне нужны ты, мама, и твоя материнская вера в то, что я не способна на зло». Понимаете, я в таком отчаянии, что так и сказала бы, если бы это могло сработать.

Но не сработает. Сколько раз она билась в истерике, а я просила ее успокоиться, потому что она единственный взрослый, которому я могу в этой жизни доверять, и когда она съезжает с катушек, мне кажется, что почва уходит из-под ног, а ее это не останавливает. В ее глазах нет ни понимания, ни узнавания, мои слова не в силах убедить ее перестать кричать. Она никогда не пытается посмотреть на себя со стороны, не видит, насколько неадекватным, несуразным и, что хуже всего, неконструктивным выглядит ее поведение. Она продолжает орать. А я торчу рядом с ней, строю разные планы, гадая, что бы такое сделать, чтобы прекратить шум, до какой степени отчаяния придется дойти, чтобы она поняла, что ее вспыльчивость меня убивает.

Будьте уверены, в это тоскливое воскресенье перемен можно не ждать. После разговора с мамой я чувствую себя даже хуже, чем до него, и не знаю, что еще мне остается.

Дав отбой, я сделала то, что собиралась сделать целых четыре года: набрала номер Рефа.

Не знаю, чего я ждала, – я видела его один раз в жизни, в предвыпускной год в школе, когда я присматривалась к колледжам и посетила Браун[249], – но спасение души меня бы устроило. Реф был другом друга, и нас свели только потому, что его родители судились по тем же причинам, что и мои, он тоже не разговаривал с отцом, и наш общий друг подумал, что нам будет в кайф обменяться замечаниями о суде по расторжению брака. Так, кстати, и оказалось, но это было четыре года назад.

Я не знала, как сказать ему, что спасение моей жизни прямо сейчас зависит от него.

Когда он ответил, я почти вспомнила этот голос. «Алло? Это Реф?»

– Да.

– Привет, Реф. Меня зовут Элизабет, я подруга Джима Витца. Мы встречались пару лет назад, когда я выбирала колледж и приезжала в Браун.

– Ага. – Он не узнал меня.

– В любом случае Джим, скорее всего, представил нас потому, что у меня были всякие проблемы с моим отцом, а у тебя было что-то похожее с твоим… – По его молчанию, отсутствию вздоха, стона или какого-нибудь другого звука, который дал бы понять, что он знает, о чем речь, я поняла, что он начисто забыл нашу встречу. – Ладно, наверное, ты не помнишь, это просто вечер сто лет назад, – добавила я, чтобы перестать позориться.

– Может, если ты скажешь, как ты выглядишь, я вспомню, – предложил он.

– Ну, знаешь, честно сказать, я приезжала, когда ты отучился всего неделю, так что, наверное, сейчас все как в тумане. – Просто ответь на вопрос, Элизабет. – Но раз уж ты спрашиваешь, у меня очень длинные каштановые волосы и темные глаза, я все время хожу в черном, хотя, наверное, так выглядит подавляющее большинство твоих знакомых девушек.

– Да уж, ты сейчас описала приблизительно всех.

– Слушай, на самом деле я позвонила, потому что… – а почему я позвонила? – ну, я пытаюсь найти Джима и подумала, что ты можешь знать, куда он направился после выпуска.

– Без понятия. – Вот и весь предлог.

– О’кей, что ж, тогда не буду больше тебя беспокоить.

– Эй, погоди минуту, – сказал он, наконец проявив немного энтузиазма. – Ты не можешь вот так отключиться. Ты все еще не рассказала мне, что с тобой было дальше, после того, как мы встретились тогда.

– Ты же все равно не помнишь.

– Начинаю припоминать.

!!!!!!!!!!

– Так, посмотрим, я сейчас в Гарварде, на третьем курсе, изучаю компаративистику, много пишу, ну а в остальном, наверное, можно сказать, что ничего интересного за последние годы со мной не происходило. – Выкидыш, за которым был нервный срыв, ничего интересного. – И я все еще не разговариваю с отцом, и не потому что не пыталась.

Почему-то мы заговорили о том, какие музыкальные группы и писатели нам нравятся, а потом он стал рассказывать о своих планах вернуться после выпускного в родной город, Миннеаполис, и попробовать пробиться в актеры. Он сказал, что только-только закончил репетировать главную роль в современной версии мольеровского «Тартюфа». Сказал, что хотел бы, чтобы я ее увидела, и что это было бы здорово. И я подумала, как все женщины: «Почему он хочет, чтобы я ее увидела? Потому что, как актеру, ему хочется, чтобы все видели его выступление? Или он хочет, чтобы выступление увидела именно я?»

Раздумывая над этим, я сказала, что мне жаль, что он не знает, где искать Джима, ну а сейчас мне нужно идти. «Но удачи во всем, – сказала я. – Надеюсь, у тебя все получится».

– Подожди минуту, – сказал он. – Подожди, подожди. Просто оставь свой номер на случай, если я буду в Бостоне.

– Почему ты спрашиваешь?

– Ну, чтобы позвонить тебе, когда я там буду. Может, мы снова встретимся, не знаю.

– А, понятно. – Так спокойно. Элизабет, ты в жизни не была такой спокойной. – Думаю, это было бы неплохо.