Читаем Нация прозака полностью

Иногда я лежу в темноте на полу, рядом с телефонным аппаратом, жду его звонка и пытаюсь понять, какого черта со мной происходит. Почему я так боюсь потерять его? Ведь ничего страшного не случится. Наоборот, я смогу выспаться. Смогу взяться за один из толстенных томов, которые я притащила из Кембриджа, чтобы подготовиться к третьему курсу. Могу взяться за «Второй пол» или за «В защиту прав женщин»[224], могу разобраться в том, как освободиться от порабощения мужчинами. Разумеется, Симона де Бовуар была чем-то вроде игрушки для Сартра, а еще я помню, на лекции говорили, что Мэри Уолстонкрафт оказалась слишком сложна для – для кого? – кажется, для Джона Стюарта Милля[225]. Но Джек не Жан-Поль. На самом деле, если бы я не боялась, что эта мысль меня убьет, я бы признала, что Джек – никто. Ткнула пальцем, попала в него. Каждый, в кого я влюбляюсь, превращается в Иисуса Христа в первые 24 часа нашего знакомства. Я знаю эту черту за собой, я понимаю, когда снова начинаю это делать, бывает, я даже чувствую, будто стою на перекрестке времен и прямо сейчас могу уйти – просто сказать нет, – и это больше не повторится, вот только я никогда не ухожу. Я цепляюсь за все подряд, в итоге оказываюсь ни с чем, а потом чувствую себя опустошенной. Я оплакиваю потерю чего-то, чего у меня никогда не было. Я больная, просто больная.

Господи, как же я хочу к маме. А мама, конечно же, не разговаривает со мной. В остатке есть я, есть Джек, есть бутылка.

В субботу мы с Джеком собираемся на дневной показ «Большого кайфа»[226]. Он должен позвонить, но не звонит. Час проходит за часом, я не могу выйти из дома, его телефон не отвечает, и я понимаю, что меня накрывает то самое отчаяние, которого я боялась. Существует миллион занятий, с помощью которых можно убить время, но я чувствую себя загнанной, напуганной, слишком взбудораженной, чтобы читать или делать что-нибудь толковое, так что я собираю по дому всю выпивку, нахожу бутылку какого-то вонючего рома и принимаю решение начинать. А потом я вспоминаю, что Глоб, один знакомый из индастриал-рэп-группы, который встречается с дочкой комиссара полиции и промышляет наркотиками, оставил у меня в шкафчике тайничок с псилоцибином. Я набрасываюсь на них. Съедаю все. Граммов десять, точно не знаю. К тому времени, как меня накрывает, я все равно что улетела на Плутон.

Перейти на страницу:

Все книги серии Loft. Женский голос

Нация прозака
Нация прозака

Это поколение молилось на Курта Кобейна, Сюзанну Кейсен и Сида Вишеса. Отвергнутая обществом, непонятая современниками молодежь искала свое место в мире в перерывах между нервными срывами, попытками самоубийства и употреблением запрещенных препаратов. Мрачная фантасмагория нестабильности и манящий флер депрессии – все, с чем ассоциируются взвинченные 1980-е. «Нация прозака» – это коллективный крик о помощи, вложенный в уста самой Элизабет Вуртцель, жертвы и голоса той странной эпохи.ДОЛГОЖДАННОЕ ИЗДАНИЕ ЛЕГЕНДАРНОГО АВТОФИКШЕНА!«Нация прозака» – культовые мемуары американской писательницы Элизабет Вуртцель, названной «голосом поколения Х». Роман стал не только национальным бестселлером, но и целым культурным феноменом, описывающим жизнь молодежи в 1980-е годы. Здесь поднимаются остросоциальные темы: ВИЧ, употребление алкоголя и наркотиков, ментальные расстройства, беспорядочные половые связи, нервные срывы. Проблемы молодого поколения описаны с поразительной откровенностью и эмоциональной уязвимостью, которые берут за душу любого, прочитавшего хотя бы несколько строк из этой книги.Перевод Ольги Брейнингер полностью передает атмосферу книги, только усиливая ее неприкрытую искренность.

Элизабет Вуртцель

Классическая проза ХX века / Прочее / Классическая литература
Школа хороших матерей
Школа хороших матерей

Антиутопия, затрагивающая тему материнства, феминизма и положения женщины в современном обществе. «Рассказ служанки» + «Игра в кальмара».Только государство решит — хорошая ты мать или нет!Фрида очень старается быть хорошей матерью. Но она не оправдывает надежд родителей и не может убедить мужа бросить любовницу. Вдобавок ко всему она не сумела построить карьеру, и только с дочерью, Гарриет, женщина наконец достигает желаемого счастья. Гарриет — это все, что у нее есть, все, ради чего стоит бороться.«Школа хороших матерей» — роман-антиутопия, где за одну оплошность Фриду приговаривают к участию в государственной программе, направленной на исправление «плохого» материнства. Теперь на кону не только жизнь ребенка, но и ее собственная свобода.«"Школа хороших матерей" напоминает таких писателей, как Маргарет Этвуд и Кадзуо Исигуро, с их пробирающими до мурашек темами слежки, контроля и технологий. Это замечательный, побуждающий к действию роман. Книга кажется одновременно ужасающе невероятной и пророческой». — VOGUE

Джессамин Чан

Фантастика / Социально-психологическая фантастика / Зарубежная фантастика

Похожие книги

Перед бурей
Перед бурей

Фёдорова Нина (Антонина Ивановна Подгорина) родилась в 1895 году в г. Лохвица Полтавской губернии. Детство её прошло в Верхнеудинске, в Забайкалье. Окончила историко-филологическое отделение Бестужевских женских курсов в Петербурге. После революции покинула Россию и уехала в Харбин. В 1923 году вышла замуж за историка и культуролога В. Рязановского. Её сыновья, Николай и Александр тоже стали историками. В 1936 году семья переехала в Тяньцзин, в 1938 году – в США. Наибольшую известность приобрёл роман Н. Фёдоровой «Семья», вышедший в 1940 году на английском языке. В авторском переводе на русский язык роман были издан в 1952 году нью-йоркским издательством им. Чехова. Роман, посвящённый истории жизни русских эмигрантов в Тяньцзине, проблеме отцов и детей, был хорошо принят критикой русской эмиграции. В 1958 году во Франкфурте-на-Майне вышло ее продолжение – Дети». В 1964–1966 годах в Вашингтоне вышла первая часть её трилогии «Жизнь». В 1964 году в Сан-Паулу была издана книга «Театр для детей».Почти до конца жизни писала романы и преподавала в университете штата Орегон. Умерла в Окленде в 1985 году.Вашему вниманию предлагается вторая книга трилогии Нины Фёдоровой «Жизнь».

Нина Федорова

Классическая проза ХX века