— Это очень хорошо, потому что мне предложили читать у вас лекции вместо него, — услышав то, что хотел, проинформировал я.
— Ты будешь читать у нас лекции?! — не поверила Вероник.
— А что тебя удивляет?! Я это делаю в более солидном учебном заведении, а уж у вас-то и подавно справлюсь, — пообещал я.
— Ну, не знаю. Привыкла, что у нас все преподаватели в возрасте, никому не интересные… — произнесла она и посмотрела на меня, как городовой на подозрительного типа.
— Значит, курсистки все-таки пристают к преподавателям, — сделал я вывод. — Но ты сказала, что не будешь устраивать скандалы в кабинете директора.
— Нет, конечно, — повторил она и, глядя мне в глаза, пообещала: — Я выцарапаю этим гадинам глаза!
С директором Одесских высших женских педагогических курсов Сергеем Ильичем Богоявленским я встретился на следующее утро. Ему сорок один год. Среднего роста и сложения. Черный мешковатый костюм-тройка с черным галстуком-бабочкой и длинные темно-русые волосы и борода делают его похожим на попа-расстригу. Говорит мягко, словно опасается громко произнесенным словом обидеть собеседника. Получает он оклад в тысячу двести и восемьсот рублей столовых в год и живет в казенной квартире при курсах.
Узнав, что я буду преподавать общую химию вместо приват-доцента Лапицкого, смирено вздохнул и спросил с надеждой:
— Вы холосты?
— Нет, но не переживайте. Моя жена пообещала, что устраивать вам скандалы не будет, сама разберется, — успокоил я.
— Не уверен, что этот вариант лучше, — еще раз смирено вздохнув, произнес он.
138
Девиц оказалось легче учить. Они реже сачковали, слушали внимательно, старательно конспектировали и работали в лаборатории. Доходило до них медленнее, но оседало основательно. К тому же, я старался показывать им, где именно и в каком виде присутствует химия в их жизни на примере мыла, косметики, приготовления пищи… Разве что глазки порой строили, но это, видимо, от скуки. На первом же занятии я предупредил, что женат. На ком, не говорил, но это была та еще тайна. Трудно скрыть, если мы с Вероник по вторник, когда у меня была на курсах первая пара, приезжали вместе, а по пятницам после последней уезжали. К тому же, женщина никогда и никому не расскажет то, что надо хранить в тайне, разве что по секрету всему свету. Уверен, что уже в первый день весеннего полугодия все курсистки знали, что Вероник сочеталась светским браком с богатым профессором университета. Нравы стремительно легчали, надзор за личной жизнью учащихся ослабевал. Чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не метало бомбы.
В апреле вышел «Журнал Русского физико-химического общества» с моей статьей, а в следующих номерах были письма читателей с положительными отзывами. Публикация в столичном издании считается более престижной без связи с научной ценностью. В Императорском Новороссийском университете теперь никто не сомневался, что я достоин степени доктора наук по химии, хотя мой вклад в науку ничтожен, «провинциален». Впрочем, для Одессы этого было достаточно. В университете не хватало профессоров, потому что все стремились в Санкт-Петербург и Москву. Мне предлагали читать лекции по агрономии и геологии, потому что там не хватало даже приват-доцентов. Я отказался. Деньги у меня не на первом месте, а в преподаватели уже наигрался. Сказал ректору Левашову, если найдут приват-доцента для чтения лекций на Одесских высших женских педагогических курсах, с радостью уступлю.
В конце мая, когда Вероник сдавала выпускные экзамены, спустили на воду теплоход, который по предложению купца первой гильдии Бабкина назвали ее именем. До середины июня на судне закончили работы, и оно встало под погрузку зерном на греческий порт Пирей. «РОПиТ» подождал, убедился, что сварные швы не текут, после чего заложил на стапеле второе по моему проекту, но уже для себя.
Мне вполне хватало светского брака, но Вероник хотела, чтобы всё было, как у людей, поэтому в конце июня мы повезли в Кишинев ее свадебное платье. Перед отъездом я заказал поляку-переписчику новые фальшивые «Предбрачные сведения», а Вероник получила настоящие в Свято-Пантелеймоновском храме, расположенном напротив железнодорожного вокзала, в который стала ходить по моему совету с осени прошлого года. Кстати, в честь этого культового сооружения улицу Новую Рыбную два года назад переименовали в Пантелеймоновскую. Поселились мы в гостинице «Швейцарской» — символично — на втором этаже в трехкомнатном номере люкс за три рубля двадцать копеек в сутки. Там были все радости нынешнего уровня прогресса: лифт, телефон, ванная с горячей водой, унитаз. Жить у мамы Вероник не захотела — с чего бы это?! — хотя выходить в свадебном платье из номера, в котором до этого две недели жила с женихом, сейчас считается верхом неприличия, несмотря на то, что мы состоим в светском браке. В Российской империи он ничто без церковного.