Национальный предрассудок. Эссе, дневники, письма, воспоминания, афоризмы английских писателей

15, виа С.-Маргерита-а-Монтичи, Флоренция

10 апреля 1925

<…> Самая насущная наша проблема – не столько философская, сколько этическая и эмоциональная. Главное – это любовь и смирение, что, собственно, одно и то же. Нет большей трудности, особенно теперь, чем питать любовь и предаваться смирению, ибо сегодня люди более одиноки, чем вчера. Равняться больше не на кого, чувство локтя утеряно, и всякий сознательный человек остается один в окружении таких же одиноких, как и он сам, среди разрозненных остатков былого общества, к которому он не испытывает ни малейшего уважения. Очевидно, единственный выход – это в полной мере осознать, что такое индивидуальность, истинная индивидуальность, индивидуальность Лао-цзы[634], индивидуальность йогов. И что такое общность через индивидуальность. Да, совершенно очевидно! Трудность, однако, колоссальна. А мир тем временем населен жалкими существами, которые одиноки и при этом лишены индивидуальности. Они отдают отчет лишь в худших своих чертах (то прискорбное и типичное для нашего времени самосознание, которое исследует все, что хорошо и красиво, пока не сталкивается с прямо противоположным) и дьявольски гордятся тем, что они считают своей независимостью и духовной проницательностью. Для них любовь и смирение невозможны. И соответственно невозможно добиться всего, что представляет хоть какую-то ценность. Так как же быть? Это большой вопрос. Может, когда-нибудь мне удастся найти на него ответ. И тогда я напишу хорошую книгу или, по крайней мере, зрелую, а не такую надуманную и пустую, как мой последний роман, как все, что ныне превозносится. <…>

* * *

Леонарду Хаксли

15, виа С.-Маргерита-а-Монтичи, Флоренция

21 июня 1925

<…> На днях мы вкусили всю прелесть фашистского режима. Совершенно внезапно к нам нагрянули четверо самых отъявленных висельников. Назвались комиссарами полиции (в чем у меня не было ни малейших сомнений) и заявили, что пришли с обыском. Им нужен был профессор Гаэтано Салвемини, который разыскивается за антиправительственные высказывания. С самим Салвемини мы незнакомы, но он друг наших друзей, чем, собственно, мы и обязаны сему нежданному визиту. Я устроил большой скандал, потребовал, чтобы они предъявили мне ордер на обыск, которого у них не оказалось, и заявил, что пожалуюсь нашему послу. В конечном счете они устыдились, но история вышла, прямо скажем, тягостная и малоприятная. Тем временем Салвемини, один из самых выдающихся итальянских историков, сидит в тюрьме. Ну и страна! А как тебе понравится их последняя акция? С целью «реформировать бюрократию» (в том числе и судебные органы) в нижней палате парламента принят закон, по которому будут теперь увольнять всех чиновников, которые не сочувствуют фашизму. Фантастика! Это было бы смешно, если б не было так трагично.

Всем привет от всех нас. Мэттью[635] цветет.

Твой любящий сын Олдос

* * *

Джулиану Хаксли

Отель «Тадж-Махал», Бомбей

4 октября 1925[636]

Мой дорогой Дж.,

ну вот, наконец-то мы на месте. Путешествие было идеальным, море за все время пути – абсолютно безмятежным. В Бомбее мы уже два дня, встречались с местной интеллигенцией – журналистами, политиками и т. д. Почти все они низкорослые, щупленькие, вежливые; как видно, недоедают. По сравнению с ними ощущаю себя боксером-тяжеловесом. Вот тебе результат британского правления! Единственный из них настоящий мужчина – это женщина, некая миссис Сароджини Найду[637], одна из самых главных политических лидеров в стране после Ганди и Неру. Прелестная женщина, живая, яркая, энергичная. <…>

Бомбей чудовищно дорог. В нашем отеле цены не меньше, чем в «Карлтоне». Завтра уезжаем в Лахор и Кашмир. В Кашмире надеемся увидеть церемонию возведения на престол нового махараджи – сэра Хари Сингха; старик, его предшественник, только что умер. В декабре мы приглашены участвовать во Всеиндийском конгрессе, где увидим всех, начиная с Ганди. Каких только конгрессов здесь нет: и женские, и по защите коров, и поэтические, и бог весть какие еще. Оттуда – в Дели, на заседание Законодательной ассамблеи, что должно быть забавно, ведь индийцы считаются необычайно красноречивыми: хорошо говорят на плохом английском. Несколько наших здешних знакомых все время произносят речи. Один из них любит поговорить о непоследовательности англичан: учат индийцев свободе, а свободу им не дают. «Бёрк и Бэкон, Мильтон и Макколей (делает жест рукой), говорю вам: мы испили этот фонтан до дна». И рассуждают они об этом в повседневной беседе. Мы слышим, как тот же самый индиец выговаривает коллеге-журналисту за то, что английский язык в его газете очень плох: «Может, конечно, ваш сотрудник человек и мыслящий, но грамматика у него “сильно прихрамывает” (они обожают фразеологизмы); стиль этого вашего сотрудника “запятнан”».

Позже