Навстречу миру

Теперь на мне были шафрановые одежды. Все остальное было таким же, как и в прошлый раз: маленький человек, духовный искатель, склоняется перед монументальной религиозной фигурой и произносит те же молитвы, что и тогда. Но все было другим. Будда не был мертвым, а я не был живым. Я понимал это стандартное употребление слов «жизнь» и «умирание», но все же в них не было смысла. Непрерывность связи между мной и Буддой была за пределами времени, за пределами двойственности. Будда не ушел. Я не присутствую. Мы здесь, он и я, в бессмертной реальности, которая и есть истинный дом для всех нас. Реальность смерти-за-пределами-смерти, у которой нет ни начала, ни конца. Смерть позволяет нам полно и осмысленно проживать наше ограниченное время в этом непостоянном теле. Она позволяет нам жить в тесной связи с самими собой и друг с другом. Чувство отчужденности от самого себя и мира вокруг – это обманчивая история цепляющегося ума. Но мы можем научиться отпускать ложные надежды, которые вынуждают нас жаждать легкости в нашем теле и в этом мире. Мы можем выйти за пределы этой неудовлетворенности. Мы можем заменить эту тоску любовью. Я только начинал понимать: когда ты любишь мир, мир любит тебя.

Я обошел парк. Остановился у рощи, где сидел в медитации, в жару и ливень. Потом подошел к ступе кремации. Я шел по тропе между внешней стеной и ручьем, пока не достиг индуистского храма. И снова, оказавшись у большой ступы землисто-желтого цвета, я еще острее почувствовал, что она – проявление Будды. Теперь ступа не просто хранила реликвии тела Будды, но отражала единство между ним и мной. Мы не были одним целым, но не были и отделены друг от друга. Ни один, ни два. За пределами обоих. Поклонившись, я сел медитировать. Через какое-то время я взглянул на ступу, как бы мог посмотреть на своего отца, будь он со мной, и подумал: «А теперь я знаю, что ты имел в виду».

Но откуда они знали? Будда Шакьямуни отпускал одну жизнь за другой, от принца к лесному йогину, к учителю и просветленному наставнику, но пусть его жизнь в лесу и истощила его, он никогда не оказывался на грани жизни и смерти. Не было такого опыта и у моего отца, и у десятка других реализованных мастеров, чья мудрость многократно превосходила мою. Я знал больше, чем раньше, но опыт, который я получил в этом самом месте, показывал, насколько глубже мне предстоит погрузиться.

Мое умирающее тело позволило уму сделать рывок далеко вперед, словно пролететь через отрезок, который в противном случае пришлось бы проходить гораздо более медленным и извилистым маршрутом. Оно создало потенциал для чистого осознавания, для недвойственного распознавания пустотности. Но постижение достигается практикой. Для того чтобы достигнуть подлинной высшей мудрости, мне надо было удерживать такую же приверженность работе с умом, которая позволила моему отцу и Селдже Ринпоче умирать до того, как они умерли, распознать ясный свет матери и ребенка в здоровом теле и освоиться в иллюзорном теле бардо таковости уже в бардо этой жизни. Их мудрость возникла исключительно из практики и не зависела от какого-то конкретного события. Чем больше культивируются эти семена просветления, тем более плодородным становится поле нашего осознавания, что позволяет произрастать более глубокой мудрости. Привязываясь к какому-то конкретному переживанию, особенно тому, которое связано с духовным пробуждением, мы оказываемся в ловушке.

Самый большой вызов принятию непреложности смерти и перерождения бросают наше сопротивление непостоянству и безнадежные попытки удержать на месте то, что по своей природе изменяется. Мы часто хотим избавиться от таких мешающих эмоций, как зависть, гнев или гордость, преодолеть тщеславие или лень. Когда мы думаем о необходимости перемен, наш ум часто перепрыгивает к этим качествам, но после многих лет их повторяющихся проявлений они кажутся неизменными, непобедимыми, и нам не хватает уверенности, чтобы начать с ними работать. Хорошая новость в том, что, когда мы отпускаем – это уже само по себе способ переживать перемены, смерть и перерождение, и, чтобы убедиться в этом, нам не нужно начинать с самых укорененных и проблематичных склонностей. Мы можем экспериментировать с повседневными ситуациями, которые часто вовсе не определяем как проблему.