Навстречу рассвету

Тогда я стал искать емкие слова, которыми можно было бы, как говорится, объять необъятное, в стихах. По прошлым своим путешествиям я знал, как помогают стихи выразить то, что не дается прозе. И на этот раз испытанный метод выручил, хотя и не так, как я рассчитывал. Он не помог мне, а лишь утешил. Однажды, раскрыв томик стихов дальневосточного поэта Петра Комарова, и прочел буквально следующее: «Только в песне да в сказке уместится Приамурье мое». И я подумал: поскольку мои дорожные записи не являлись ни сказками, ми песнями, то естественна их фрагментарность и неполность. Пусть на меня не посетует требовательный читатель, но я тоже, как сказал молдавский поэт Андрен Лунан, «…познать стремился ту страну, и шел вслед легенде незнакомой, но, не сумев постичь всю глубину, из саги я свежинку взял одну, чтобы сберечь и донести до дома».

Право же, снежинка — это не мало. Эта та часть, по которой можно познать целое…

Видно, не одного меня быстротечность мотыльковой жизни наводила на раздумья. Люди, собиравшиеся на набережной, были разговорчивы и общительны.

И я тоже заговаривал с людьми у края набережной. И однажды познакомился с Леонидом Владимировичем, жителем приамурского села Новопетровки, одним из руководителей расположенного там колхоза «Родина». Он-то и сократил мои благовещенские дни.

Уже на следующее утро мы на колхозном «газике» пересекли Вею на большом пароме и помчались по пологим увалам Зейско-Буреинской равнины. Небо, точно устав от долгой хмари, теперь синело до горизонта, кокетливо окаймленного прозрачными кружевами облаков. Теплый ветер бил в лицо. (Впрочем, он тут всегда теплый, даже в дождь.) Проплывали мимо светлые рощицы на вершинах пологих холмов, заставляли верить «отпискам» землепроходцев, сообщавшим о том, как три с лишним века назад умилялись казаки, увидев здесь вместо надоевших угрюмых елей да лиственниц прямо-таки среднерусские пейзажи со светлыми далями, с березовым дымом прозрачных перелесков.

Над зеленью кукурузы там и тут белыми прямоугольниками словно бы висели животноводческие фермы. Валки скошенного хлеба ярко желтели на солнце. Темными плотными зарослями за обочинами дороги стояла соя — главная здешняя культура.

— День-то, а? Успеть бы! — всю дорогу волновался мой спутник. И который уже раз говорил, что лето нынче сырое, что урожай удался хороший, а вот убирать дожди не дают.

Мы ехали через то место Приамурья, что в народе зовется «Гнилым углом».

При первом взгляде на карту Амурской области бросается в глаза зеленый клин Зейско-Буреинской равнины, огороженной с юга и запада вставшим за Амуром хребтом Малого Хингана, с востока — хребтом Турана, с севера — обширным Амурско-Зейским плато. Клин этот с его пойменными и черноземовидными почвами — уникальное место всего Дальневосточья. И если Амурскую область называют житницей Дальнего Востока (здесь сосредоточено почти восемьдесят процентов всех дальневосточных посевов пшеницы и три четверти посевов сои в нашей стране), так прежде всего благодаря этому зажатому среди гор уголку. Недаром здесь так охотно останавливались переселенцы, называя новые свои поселения именами родных мест, покинутых в России и на Украине. И поныне на просторах Зейско-Буреинской равнины стоят села с необычайными названиями — Ромны, Каховка, Екатеринославка, Тамбовка…

— Везде сухота, а у нас дождь, — говорил Леонид Владимирович. — Оттого и зовется гнилым. А углом — потому, что Амур тут поворачивает.

Но я заметил, что в название это никто не вкладывает плохого смысла. Недаром здешние земли распаханы до гектара.

За большим районным селом Тамбовкой дорога свернула вправо и стрелой ушла к ровному горизонту, где во влажном мареве далей маячил другой райцентр — Константиновка. А нам надо было еще дальше, в село, основанное одновременно с Благовещенском, — Новопетровку.

Вскоре вдоль дороги потянулись живописные длинные озера. Одно из них Леонид Владимирович оглядел заинтересованно.

— Тут где-то лотос…

Лотос! Кто не наслышан о лотосе с его полуметровыми листьями и бело-розовыми цветами, похожими на чаши, наполненные медом?! У цветов пряный аромат. Но их не только нюхают, а кое-где и едят. Семена лотоса издревле у народов Востока считаются самым дорогим деликатесом. Лотос — лекарственное растение, но, как это часто бывает в растительном мире, в некоторых его частях содержится и яд.

Но пожалуй, самое удивительное то, что это «украшение тропиков», это типичное растение Индии, Японии, Шри Ланки, Филиппин как-то умудряется жить здесь, у границы вечной мерзлоты.