Навстречу рассвету

Соя! На ней, говорят, держится сельскохозяйственное могущество Соединенных Штатов Америки, получающих чуть ли не две трети мирового валового сбора этого замечательного продукта. Соя и в самом деле заслуживает такого внимания. Недаром смелые на слово литераторы из тех, кто знает сельское хозяйство, называют ее зеленой коровой. Белка в зернах сои — до сорока пяти о рецептов, очень ценного, близкого по аминокислотному составу к животному белку. Потому-то из сои и получается отличное молоко, творог, масло. Соевая мука улучшает качество хлеба, идет на приготовление макаронных и кондитерских изделий, колбас, паштетов, незаменима при изготовлении пищевых концентратов. Ценное сырье она и в промышленности. Искусственное волокно, пластмассы, лаки, краски, клей, мыло и многое, многое другое — для всего годится соя. При ее переработке не бывает даже отходов, потому что отходы сои — ценный корм для скота.

Увы, Советский Союз находится в иных, более суровых климатических условиях, нежели Америка, и мест, где можно выращивать сою, у нас совсем немного. И одно из самых подходящих — черноземный клин Зейско-Буреинской равнины. Потому-то в здешних хозяйствах сое — главное внимание. В колхозе «Родина» под этой культурой без малого три тысячи гектаров — почти половина всех пахотных земель.

— Соя у нас главная, — говорил Леонид Владимирович, ласково поглаживая плотные ворсистые листочки. — Выгодная она, в два раза выгоднее пшеницы.

— Чего же вы всю землю не отдадите под сою?

— Сою по сое не посеешь. — Он вздохнул, задумался о каких-то своих заботах. — Трудная она культура, намаешься с нею.

— Машин, что ли, не хватает?

— Машин. — Словно обрадовавшись, он начал говорить торжественно, как на собрании — Только тракторов, автомашин да комбайнов у нас больше ста единиц…

Мне всегда была непонятна так называемая «поэзия цифр». И сейчас я никак не отреагировал, не зная, восторгаться обилием техники или, наоборот, сокрушаться о ее недостатке.

— …На каждых троих работников приходится по машине. Бели не считать всяких мелких механизмов…

Это уже было яснее. Хотя опять-таки неизвестно, что выгоднее: чтобы было по машине на пятерых или на каждого одного?

— Богато живете, — на всякий случай неопределенно сказал я, решив, что от лишних восторгов еще никто не захворал.

— А что вы думаете? По-городскому живем. Вот я вам покажу…

Мы снова помчались по прибитой дождем дороге, въехали в село и остановились в центре, возле четырехэтажного кирпичного дома.

— Вот так живут наши колхозники.

— А как же личное хозяйство?

— Коровы вон в тех сараях. Кто хочет — держит. И огороды у всех есть, только что не под окнами.

— А надо ли строить в деревне городские дома?

Ковтунов усмехнулся понимающе, г я понял, что вопрос этот не нов для него. Но ответил уверенно:

— Сначала не больно хотели, а теперь желающих больше, чем квартир. Удобно же — газ, канализация, водяное отопление, всегда горячая и холодная вода. Я же говорю: все, как в городе.

Темнело. Над улицей зажигались тоже почти как городские фонари. Неподалеку, через площадь, осветился Дом культуры. Из окон второго этажа полилась музыка. У входа толпились ребята, одетые, как женихи, — по последней моде. Одни ребята. Девчонок почти не было.

Я смотрел на эту толпу «женихов» и вспоминал написанное одним путешественником, ездившим по Амуру больше ста лет назад: «Середи улицы стоит березка. К верхушке ее привязана ленточка, словно флаг. Сама березка обвязана платками; кругом нее ходят маленькие девочки одна за другой и поют песни согласно и верно. Старушка возле стоит, учит их, налаживает дело, показывает, как надо… Вечером березку эту снимут с места, понесут на реку, а потом с песнями бросят в воду и что-нибудь загадают на свое девичье, а может быть, и станичное счастье… А маленькие девочки отправляют обряд потому, что больших девиц нет».

Новые обряды в новое время, новые песни и танцы. И дома, и жизнь, и труд — все новое. А вот в девках здесь, на Амуре, как видно, по-прежнему не засиживаются. Это уж я не знаю почему. Может, по традиции?..

Переночевав в Новопетровке, утром я добрался до Пояркова. А в Поярковском порту — полным-полно теплоходов, отплывающих вниз. Выбирай, какой нравится, и иди кланяйся капитану, чтоб взял. Мне выбирать не пришлось. Диспетчер порта, когда я рассказал ему о том, что мне нужно, кивнул в окно, за которым, загораживая половину протоки, стояла длинная сигара самоходной баржи.

— Хотите? «Столетов» сейчас отходит.

Через четверть часа я топал по железной рифленой палубе самоходки. С мостика разглядел поселок Поярково: россыпь серых домов, коричневые завалы бревен на берегу, предназначенные для того лесоперерабатывающего комбината. У зеленого дебаркадера стояла белая «Ракета». Неподалеку высились в порту горы угля и черные транспортеры непрерывно «переливали» эти горы в черные трюмы самоходок-углевозов.

А трюмы «Столетова» уже полны: из каждого до высоты рубки поднимались конусы угля. Перед теплоходом впритык стояла «невеста» — баржа-приставка — тоже с угольными конусами. Так что получался миниатюрный горный хребет.