Навстречу рассвету

— К китайцам переплывал. Ах, думаю, такой-сякой, не пущу. На шлюпке догнали. А он увертывается, никак не возьмешь. Ну я и решился: ка-ак прыгну ему на спину. Ноги сцепил, за рога ухватился и поплыл. Ко дну, конечно. «Все, думаю, поймал меня козел». А бросать жалко. Отпустил одну руку, начал выгребать. Вынырнул, хватил воздуху. Еще успел наших выругать: больно копались в шлюпке. Не столько гребли, сколько кричали, советовали, чтобы я козлиных копыт опасался. Ну, пырнул я второй раз. А козла все нс пускаю, все верхом на нем. Думаю: хана ему. А у него легкие лучше моих… В общем пришлось спасать нас обоих. Меня-то ничего, откачали. А козла никто откачивать не умел… Так вот все и получилось… Только начали его разделывать — агитпароход плывет. Ну, думаю, влип. Разъясняю, что ни в жизнь бы не стал прыгать на этого козла, если бы он на ту сторону не переплывал. Нельзя было, говорю, пускать его, потому что, может, это шпион переодетый…

— Ну и что?

— Ничего. Посмеялись, взяли на ужин заднюю ногу и уплыли…

Одни охотники о своих похождениях рассказывают со страстью, другие — с юмором. Вторые, как мне кажется, и есть самые настоящие любители природы.

— Дома зверюшек не держите? — спросил я Матвеича.

— Было. Белки раз Амур переплывали. Поймал одну, выпустил в каюте. Она мне за одну вахту навела такой порядок, что пришлось в клетку посадить. Привез домой, выпустил из клетки, а она прыг в окно — и поминай как звали… А то сову привез. Она все в доме посбивала: репродуктор, цветы, картину Репина. Дома кричат: «Выкинь ты ее!» Выпустил, а она не улетает, сидит, ночи дожидается… Ондатра, правда, долго жила. Совсем была ручная. Жалко, с балкона упала… А вот ежей не люблю. Днем дрыхнут, а ночью бегают, топают, спать не дают. Встал куда — гляди под ноги, чтобы босиком не наступить. И гадят ежи больно ядовито, не выскоблишь…

Солнце зашло, и за дальними сопками загорелся блеклый закат. Вдруг ветер резко упал, а с северо-востока начала подниматься туча черным-черна.

— Пойду капитану скажу, чтоб остановился на ночь, — сказал Матвеич. — Застанет дождь в Спасских воротах — пропадем.

Я поднялся вслед за механиком на мостик.

— Может, проскочим? — засомневался Пантелеич, то есть наш капитан. — Велики ли Спасские ворота — всего-то пять километров.

— Нет, — настаивал Матвеич, — давай заворачивай.

И вдруг дальнюю сопку как отрезало: словно белая стена загородила даль. Капитан секунду оторопело смотрел на нее и вдруг кинулся к переговорному устройству.

— Лево руля.

Ливень налетел, когда судно уже развернулось против течения и на «невесте» — барже-приставке — загремели якоря. Вмиг все промокли до нитки. По палубе помчались прямо-таки горные реки. Уголь потек, как вода, и высокие черные холмы его, поднимавшиеся над трюмами, сразу осели, сгладились.

Дождь хлестал в открытое окно рубки косыми струями. Капитан таращил глаза в серую мглу, пальцы его, вцепившиеся в подоконник, побелели. И вдруг он резко отдернул руки.

— Разряд, чтоб его! — И добавил миролюбиво: — Тут это часто — вроде молния, а без грома…

Ливень кончился сразу, как и начался. Вскоре на нижней палубе собрались все участники этой короткой схватки, стояли, растопырив мокрые руки, смеялись, довольные.

— Ну, если бы в Спасских воротах прихватило!..

Я уже знал, что Спасские ворота — это узкий проход в русле широкой реки, вдоль которого — острые подводные камни. Если учесть, что для полного разворота судну с приставкой нужно не меньше полукилометра глубокого хода, то легко представить опасность такого маневра среди каменистых гряд. Идти же вперед по проходу было бы невозможно из-за полного отсутствия видимости во время ливня.

— Механика надо расцеловать! — воскликнул капитан. — Ну, Матвеич, дай я тебе руку пожму!..

— Это что? — заскромничал механик. — Вот град в прошлом году прихватил — с кулак градины.

Я улыбнулся, считая это очередной полубылью-полувыдумкой Матвеича.

— А мы и тогда знали, что не поверят, — сказал он. — Как же, стекла перебиты, брезент порван. Попробуй-ка списать все это, свалив на град? Так мы эти градины сфотографировали, а некоторые даже в холодильнике привезли. Для отчета. Так ведь было?

Матросы заулыбались, закивали головами. А мне подумалось, что Матвеич-то, пожалуй, не больно и выдумщик. Здесь, на Амуре, — такое случается, что почище всякой выдумки. А механик, должно быть, из тех людей, которые просто умеют весело рассказывать даже о трудностях…

Вечером мы сидели с Матвеичем в его каюте и вспоминали былое.