Назови меня своим именем

…Это был просто сквозняк. Сквозняк, захлопнувший дверь, – и сквозняк, ее открывший. Пояс халата, столь шаловливо меня щекотавший, оказался лишь москитной сеткой, которая касалась моего лица при каждом вздохе. Снаружи по-прежнему шумела вода; казалось, бесконечное множество часов прошло с тех пор, как он зашел в ванную…

…Но нет, это не душ, а бачок туалета. Он не всегда работает как надо и, переполнившись водой, то и дело самоопустошается, наполняясь и сливаясь всю ночь напролет. Выйдя на балкон и увидев голубоватые очертания моря, я понял, что уже светает.

Я снова проснулся час спустя.

За завтраком, уже по обыкновению, я делал вид, что не замечаю присутствия Оливера. Зато моя мать, взглянув на него, тут же воскликнула:

– Ma guardi un po’ quant’è pallido, только посмотрите, какой вы уставший!

Несмотря на ее прямолинейные замечания, она продолжала обращаться к Оливеру формально. Отец на секунду поднял глаза и снова уткнулся в газету:

– Очень надеюсь, что прошлой ночью ты неплохо обогатился, иначе мне придется отвечать перед твоим отцом.

Оливер разбил скорлупу на верхушке яйца, постучав по ней плоской частью ложки. Он так и не научился.

– Я никогда не проигрываю, док. – Он обращался к яйцу в той же манере, в какой отец обращался к своей газете.

– Твой отец не возражает?

– Я плачу за себя сам. Всегда платил – начиная со средней школы, – поэтому и возражать ему незачем.

Я завидовал ему.

– Много вчера выпил?

– Да, и не только выпил. – Теперь он намазывал маслом кусок хлеба.

– Не уверен, что хочу знать подробности, – сказал отец.

– Вот и мой отец не хочет. Да и мне, если честно, самому неохота вспоминать.

Разыгрывался ли этот спектакль для меня? Послушай, между нами ничего никогда не будет, и чем скорее ты вобьешь это себе в голову, тем лучше будет всем нам.

Или это просто его жестокое позерство?

Как же я восхищался людьми, которые говорили о своих пороках так, будто это их дальние родственники, с которыми они научились мириться, за неимением возможности от них отречься. Эти его «Да, и не только выпил» и «Самому неохота вспоминать» – как и «Я себя знаю» – намекали на ту область человеческого опыта, к которой я доступа не имел, в отличие от всех остальных. Как бы я хотел однажды сказать что-нибудь подобное при свете дня: я и сам не припомню, что делал вчера ночью…

Интересно, что значит «не только выпил», если по возвращении ему пришлось принимать душ. Для того ли ты принял душ, чтобы взбодриться, потому что не мог оставаться в сознании? Или для того, чтобы все забыть, смыв с себя грязь и низость прошлой ночи?

Ах, как это здорово – объявить о своих пороках, укоризненно покачав головой, а затем смыть все свежим абрикосовым соком, только что приготовленным больными пальцами Мафальды, и причмокнуть напоследок губами!

– А выигрыш ты откладываешь?

– Откладываю и инвестирую, док.

– Жаль, у меня в твоем возрасте не было таких мозгов, – избежал бы многих глупых ошибок, – вздохнул отец.

– Вы – и глупые ошибки? Честно говоря, док, я с трудом представляю вас даже просто воображающим глупую ошибку.

– Это потому что ты воспринимаешь меня как образ, а не как живого человека. Даже хуже: как образ старика. Но всякое случалось, глупые ошибки в том числе. Каждый в жизни проходит через traviamento – время, когда мы, скажем так, сворачиваем на иную тропу, иную via. Даже сам Данте. Кто-то оправляется, кто-то – притворяется, что оправился, другие – никогда не возвращаются или, струсив, не смеют начать, а иногда из страха ступить не на ту тропу обнаруживают в конечном счете, что прожили совсем не свою жизнь.

Моя мать мягко вздохнула, как бы предупреждая присутствующих, что эта речь запросто может обернуться целой придуманной на ходу лекцией от самого господина профессора.

Оливер принялся за второе яйцо.

Я заметил темные мешки у него под глазами. Он в самом деле выглядел изможденным.

– Порой traviamento оказывается правильной дорогой, док. Или, по меньшей мере, ничем не хуже прочих.

Мой отец, который успел уже закурить, задумчиво кивнул, тем самым давая понять, что не считает себя экспертом в подобных вопросах и с готовностью уступит тому, кто таковым является.

– Я в твоем возрасте не знал ничего. Но теперь все всё знают – и бесконечно говорят, говорят, говорят.

– Пожалуй, Оливеру сейчас нужно одно: спать, спать, спать.