В сопровождении телохранителя мистер Зет проследовал за ворота лечебницы. Хосок прошатался поодаль, пританцовывая на холодном осеннем ветру, успел выпить кофе и съесть пару сэндвичей в забегаловке неподалёку. Он надеялся застать выход мистера и задать ему пару вопросов. Жуткая догадка мотала ему нервы, как ураган высоковольтные провода.
Наконец, мужчина появился со стороны входа в общежитие, он уветливо прощался, спустившись с крыльца. Хосока перекосило, когда в его распростёртые объятия вклеилась… Сонхи. Та самая Сонхи, что велела держаться от него и его проклятущего клуба подальше.
Хосок попросту не смог вклиниться, шагу не ступил, отморозив и конечности, и мозги. Главный отъехал. Долго проковырявшись в поисках пропуска, Хосок нагнал Сонхи только на подходе к комнате и свирепо её окликнул. Выглядела она непринуждённо и спокойно, даже не оправдывалась. Брат накинулся с обвинениями.
— Как ты можешь с ним водиться?! Он тебя всё это время навещал?! Ты знала, ты знала, что я дерусь, отрабатывая твой долг! Да какого хрена происходит?!
— Успокойся, Хосоки, — вздохнула Сонхи и посоветовала не привлекать внимания, она отвела его в комнату и прикрыла дверь. — Никаких долгов не было, дурачок. Если бы ты тогда отказался, ничего бы не изменилось.
Он вымученно улыбнулся, обезумев от этой наглости и дури. Она пыталась доказать ему, что не стоило связываться с клубом изначально в такой манере, словно Хосок обязан был предвидеть будущее и продумывать до мельчайших деталей смысл чужих намерений.
— Что ты такое несёшь, Сонхи? Он тебе мозги промыл?
Однако, он чувствовал себя единственным пострадавшим по части отбеленных извилин. А то и вовсе сумасшедшим.
— Нет, Хосоки. Он помог мне. Сокджин всегда помогал, с самого начала. А ты просто глупый маленький ребёнок, который боится вырасти и признать свои ошибки. Никто тебя не держал. Ни мать, ни я. Только ты сам.
— Что…?
Она будто перестала его слышать и замечать, заходила по комнате, обняв себя за плечи.
— Я пыталась избавиться от грязи, потом избавиться от героина. Я столько тебе неприятностей принесла, ужасно. Когда я просила покрыть меня перед мамой - ты всегда соглашался, просила достать денег, чтобы раздать долги - и снова согласие. Тебе всегда мешали чувства ко мне, Хосок. Трезво оценивать реальность, когда дело касается близких - не твой конёк. И маму ты всегда жалел. А сейчас ты её ненавидишь, но сдать в дом инвалидов якобы не позволяет совесть.
— Что с тобой? Она наша мать, Сонхи… — Хосок округлил глаза. — Мы не можем выкинуть её из дома, что за чёрт?!
Сонхи запрокинула голову, точно закидываясь невидимыми таблетками, горько всхлипнула или хохотнула, снова посмотрела на Хосока налитыми кровью глазами.
— Боже! Если бы ты только знал, какая она в самом деле сука, ты убил бы её собственными руками.
Как мужчина, как брат, он стоял на ватных ногах и не шевелился, сжав челюсти. Но как сын, он уже шёл на неё и, круто замахнувшись, влепил пощёчину. Схватившись за горящую щёку, Сонхи отступила назад.
— Не смей так говорить о матери, — яростно добавил он.
Она засмеялась трескучим дрожащим смехом, похожим на истеричный плач, подняла заплаканные глаза, выпрямилась и стала надвигаться на него медленно и фатально.
— Конечно же, она прекрасная мать. Сколько её заботы ты помнишь, её, а не моей?
Ретируясь, Хосок мотал головой.
Мать. Мать. Сколько вообще её было в его жизни?
— Ты всегда всё мог исправить, — зашипела Сонхи, надуваясь от злости, которую так долго сдерживала. — ТЫ МОГ! Ты не хочешь ничего менять, не хочешь и не станешь, даже не задаёшься нужными вопросами. Ты слабак, Хосок, тебе проще сдаться и притвориться дурачком. Ты такой же хренов слабак, как и твой чокнутый отец. Почти копия. Разве что, любишь меня по-хорошему!
На этот раз он не смог парировать: отца он не помнил. Или? Почти копия?
«Хосоки, Хосоки, какой ты хорошенький, жаль, ты не девочка».
В туманной реальности Сонхи продолжала кричать, изрыгая гнев, накинулась в припадке, а он молча принимал удары в грудь, по щекам, и в случившейся суматохе нечаянно отмахнулся от неё сильнее, чем ожидал. Сонхи качнулась назад, но Хосок в последний момент протянул ей руки, она рухнула на него и плакала, плакала, плакала… Пока у него не отсырело плечо.
Затем отползла и прислонилась к стене, завязала растрепавшиеся волосы. Кажется, ей стало спокойнее.
— Хосоки… Неужели ты правда ничего не помнишь?
Ей так хотелось уберечь его, вывести его в свет невинным и радостным.
Одуревший от склоки, он сел и ответил нескоро.
— Я не понимаю, Сонхи. Вообще не понимаю, что ты хочешь услышать, о чём спрашиваешь. Это сумасшествие какое-то.
— Да, сумасшествие… В принципе, он так и говорил. А я не буду влезать со своими истинами, не хочу, чтобы тебе было плохо, — продолжала бормотать Сонхи. — Кстати, знаешь, что?
И она раскрыла полы халата, погладила живот.
— Я беременна. Но я не буду его рожать. Не хочу. Четвёртая неделя пошла, пора прощаться.