Не бойся темноты

– Сколько мы ждали и готовились… Вроде вот-вот… Но тут случился новый приступ. Как ты без нас будешь? Надо тебе еды наготовить! Да что ж, я сам не справлюсь? А она ни в какую – и опять, а ещё я дыню хочу. Слава Богу, хоть без пижамы. Едем в супермаркет, покупаем дыню, мясо, всё на борщ, всё на котлеты, всё, чем можно прокормить население самого маленького островного государства. Пароварку и новую стиральную машину с ионами серебра, чтобы стирать детское. И тут, угадайте?

Мы переглядываемся, его вопрос повисает в пространстве, наполненном ароматами свежих цветов и мокрой зелени.

– Голубая пижама? – выдвигает версию Рузанна.

– Да! Голубая пижама. У нас же будет сын! Провались они, эти пижамы… Нет их, и всё тут. Опять только розовые. Пришлось уговорить. Она разнервничалась, расплакалась. Нужно голубую пижаму. Поехали искать голубую пижаму. Пока до дома доехали, начались схватки! Собрались. Поднимаемся в святая святых…

– Представляю. Точнее, не представляю, – не может сдержаться наш водитель и вытирает невидимый пот со своего лба.

– Вот! Вы меня как мужчина понимаете. И я не смог бы представить, если бы не побывал. Вокруг пахнет только докторами, женщинами, медикаментами и новой жизнью. Если бы не моя любовь и клятва. Куда я попал и что я пообещал, я понял, только когда услышал крики и то, как миленькие женщины орут: «Мать твою, доктор, да кто там лезет!» – и скребут ногтями по стенам. Я забыл всё, чему нас на курсах учили.

Мы прикрываем рты руками, чтобы не рассмеяться. Роберт же не в силах сдерживать изумление:

– Парфюмер, как бы не сматюкнуться при дамах… Ну, я не знаю. Ты, конечно, камикадзе. Я бы сбежал!

– И я бы сбежал! Но, пардон, дамы, я нечасто использую подобные выражения, но я охренел. Стою и думаю – рожу сейчас. Ну вот. Вспомнил, и вся жизнь перед глазами… Думаю, рожу и в нашей семье сразу будет двойня, правда, один из двойни станет полной неожиданностью для всех, но прежде для докторов и Евочки. Потуги. Я держу её за руку. Вот-вот появится наш сын! Узнал, что лексикон моей Евочки гораздо более обширный, чем я думал. Она, оказывается, знает язык сапожников, заключенных, марсианский. А когда выяснилось в процессе, что сестричка из Армении, то и армянский.

На этих словах Рузанна довольно ерзает и вставляет:

– О-о-о, я тебе скажу… это песня, а не язык…

– Ну вот, и раздался нечеловеческий крик, потом пауза, и сморщенное, но прелестное создание сообщило – она пришла. Мои колени ослабли, а сестричка улыбнулась и, словно что-то самое-самое хрупкое на земле, положила малышку на грудь жене. «Поздравляю у вас девочка!» – слышу, а сам подхожу на подкошенных ногах, размазываю сопли и слёзы. Трогаю за розовую влажную пяточку самого прекрасного пришельца и реву, а Евочка слабым-слабым голосом мне и говорит: «Ну вот, я же говорила, что нужна голубая пижама».

За окном заканчивается дождь, и наш попутчик изливает все свои откровения. Каждый из нас ищет слова, но они не находятся. Он всхлипывает. Вслед ему всхлипываю я и смотрю на Рузанну. Её глаза тоже предательски блестят.

Недолгую паузу прерывает незнакомец:

– Теперь каждый год в этот самый день я буду дарить моим девочкам голубые пижамы и самые большие букеты.

Глава 21. Несчастье, как и счастье, заразно

– Девочка моя, ну уже пора возвращаться в жизнь.

Мы стоим на веранде моего дома. Глаза Рузанны сверкают то ли от шампанского, то ли от передавшегося от незнакомого попутчика счастья.

– Руза, беги, Роберт тебя заждался в машине. Уже очень поздно. Спасибо, что довезли.

– А-а-а, Роберт не время, он подождёт. А вот время ждать не будет.

– Ты уверена, что этот момент наступил?

– Послушай Рузу, – улыбка исчезает с её лица. – Лучшего времени для перемен нет, чем сейчас. Когда-то мне сказал отчим: «Мы рождаемся, чтобы пройти отрезок от часа рождения до часа смерти. Подобный отрезок даётся только раз. И только мы решаем, каким он будет. Пройдёшь ли ты его в радости или вечной скорби». Какой выбор твой, моя девочка? Думай. Я знаю, ты у нас умная и у тебя ещё есть силы и время. Используй их правильно, а?

Больше она не говорит ничего, мягко прикасается губами к моей щеке и неторопливо идет к стоящей за калиткой машине, унося ароматы када, шампанского и роз.

В молодости у нас есть неистощимый запас силы, благодаря которому мы можем, несмотря на циферблаты и календари, принимать тычки и затрещины судьбы. Но с возрастом сила уходит, внешнее зрение падает, зато внутреннее становится отчётливее. И мы становимся зрячими – но беззащитными. Видим людей во всей их красоте или некрасивости и ощущаем обиды и печали, как удары плетью по оголённой коже. Со временем всё беспощаднее к нам: наше зрение, наше тело, наша судьба.

Где-то одиноко воет собака, сердце моё сжимается до величины самого малого орешка. Ёжусь и спешно затворяю дверь, отрезая себя от ночи и её пугающе мрачных звуков. Разжигаю камин и сажусь, обняв колени.

У меня ещё есть запас силы. Где-то там. Очень глубоко внутри он есть. Но как его достать?