Не бойся темноты

– Ай и чертовка. Ну чертовка и есть! А сегодня особенно хороша, – прямо в ухо мне влетает неожиданно громкое признание. До поры молчавшая Рузанна не выдерживает. – Заметила, как пожирают её глазами Афанасич и тот новенький, Рудик? Говорила же, что он к ней неровно дышит. А на её руке кольцо заметила? А?

– Афанасич смотрит, как и всегда. Он же режиссёр! Ну а молодого мужчину я не знаю. Он откуда?

– Он-то? – тыкает пальцем в сторону незнакомца Рузанна. – А-а-а, недавно его ввели. Говорю тебе – это Ру-е-ди-и-ик, как его с придыханием называет та наша мушмула, – она кивает в сторону Милочки. – Подаёт большие надежды. Пока я с ним мало работала. Так, для подработки готовила. Такие правильные черты лица. Гримировать одно удовольствие. Красивый мальчик, да?

– Ну ничего, смазливый, да, – подмахиваю я мнению Рузы.

– А кольцо у Надин видела? Нет? Девочка моя, ну до чего ты невнимательная, – Рузанна закатывает глаза и снова сосредотачивает внимание на громком хороводе.

Кольцо на руке Надин я разглядеть не могу, но ещё час разглядываю люстру, а Рузанна, поглощенная происходящим, вслушивается в слова каждого читающего новый сценарий и, прищуриваясь, всматривается в лица.

Спустя тридцать минут они заканчивают действо. Обвиваю руками талию сестры и ловлю её чмок в щёку.

– Ругать буду, сильно. Готовься. Но это потом. А сейчас скажу – очень рада, что ты наконец-то закончила своё добровольное заточение в деревне и вернулась в большую кипучую жизнь.

Сухой кашляющий голос рядом прерывает наши сестринские нежности.

– Мишель? Мишель! Я буду сдержан. Ибо моё возмущение сгинуло под натиском времени и обстоятельств. Если бы не ваш редкий талант. Я бы давно надавил на нашего главного. Но, Святая Маргарита, вы злоупотребляете. А я отнюдь не мягкосердечен. Я пригласил на новый спектакль другого художника. Хотя к чему расшаркиваться? Вы наверняка уже всё знаете.

– Да, мне передали.

– Ну что ж, Мишель, конечно, вы ещё можете реабилитироваться. Но! Шанс будет один и последний. Вы неглупая девушка и наверняка поняли – ситуация серьёзней, чем прежде, – режиссёр, обвитый шарфом, смешно покусывает его и почти дышит в моё лицо. – Полагаюсь на ваш высокий профессионализм. И да, учитывая, что вы отдыхали дольше положенного, мне кажется, что… – он мотает головой и вскидывает руки вверх. – Одним словом, Мишель, нам нужен резонанс. Нам нужен скандальный резонанс. Мне нужны немыслимые, органичные сочетания торжественной серьезности и тотального стеба… И пусть классика вертится в гробу.

Глава 23. Приступ слепоты

В доме пахнет не тоской и одиночеством, а духами Надин, глинтвейном и вкусной едой. Очень соблазнительно, в первую очередь для Матраскина и пары его хвостатых дружков. Их он притащил за собой из очередного похода по чужим заброшенным дворам.

Надин, напевая игривую песенку из крайнего спектакля, который, как она хвалится, прошёл с аншлагом, мастерски орудует ножом и гоняет свору новоявленных мохнатых жителей во главе с их обшарпанным предводителем.

– Кыш, говорю, хвостатые. Мишь, ты когда успела открыть тут кошачий приют?

– Это не я. Это Матраскин приют открыл. Да пусть живут. Мне не так одиноко, и они меня греют по ночам. Ну и опять же, мышей не стало. И знаешь, мне спокойней с ними и не так страшно. Они возятся по ночам, и нет той тишины, от которой… ну ты знаешь.

– Ну и отлично. Матраскин занялся твоим досугом. Главное, чтобы в один непрекрасный день я тут вместо тебя не обнаружила женщину-кошку.

Стучит нож о разделочную деревянную доску, трутся о наши ноги две худые усатые тушки и их перекормленный вождь.

Сестра мало с кем находит общий язык, но к Матраскину она точно знает подход. Её хвостатый пожилой ловелас любит отчаянно. Сколько времени они провели вместе, когда мы уезжали по твоим делам и сдавали кота ей во временное пользование!

Она варит суп и кидает довольным урчащим бродягам влажные мясные кусочки. Сегодня Надин в особенно приподнятом настроении. Что-то припевает и решительно настроена откормить и развлечь нашу компанию. Пока ей удаётся привести план в действие только по отношению к котам.

Ко мне вернулся вкус к жизни, но решительно не хотят возвращаться вкус к работе и аппетит.

Надин уничтожает содержимое винного бара, разбавляет мои попытки сосредоточиться на эскизах, зачитывая новый сценарий разными голосами, и отвлекается на постоянно дребезжащий в её кармане телефон.

Пытаюсь рисовать. Нет, даже точнее так – пытаю белые пустые листы и ленивый карандаш.

– Надин, а скажи. Всё-таки, что тогда хотела сказать Мила? Мне постоянно кажется, что она что-то не договорила. Про какую правду ты мне должна была рассказать?

– Что ты говоришь?

Голос сестры раздается так громко и так близко, что карандаш от внезапности выпадает из рук, я подскакиваю. Она обнимает меня со спины и наклоняется прямо над ухом:

– Всё хорошо, Мишь. Не обращай внимания на глупые слова пьяненьких актрис.

– Надин, но тот разговор не даёт покоя.

– Мишь, это пьяный бред, не больше.