Не бойся темноты

– Сейчас расскажу, миленькая. Да ты не торопись вставать. Лежи, пока врач не пришёл. Он сказал, что нашли тебя на лавочке на набережной прохожие, – голос раздаётся с разных сторон, и я понимаю, что женщина перемещается по палате. – Такая молодая и слабенькая, и была в снегу без памяти. Добрые люди нашли и позвонили. Общий осмотр ничего не показал. Реакция заторможена. Взгляд плавающий. Миленькая, голова не болит?

– Нет.

– Тошнит? – слышу я вопрос уже совсем близко, и надо мной склоняется нечёткая фигура.

– Немного, хотя… – я прислушиваюсь к себе. – Сейчас нет.

– Есть жалобы? – теплая рука отбрасывает мою чёлку и заботливо трогает лоб.

– Запахи слишком сильные, – жалуюсь я и вижу, как женщина присаживается на соседнюю кровать.

– Ох, ну что ж ты всё не туда. Жалобы есть?

– На жизнь и на людей.

Тошнота подкатывает к горлу, но так же быстро отступает. Подаюсь вперёд, но фигура подскакивает и придерживает меня, продолжая сокрушаться:

– Ой, миленькая, от этого, к сожалению, не лечат.

– Но пожаловаться можно?

Дверь хлопает. В палате появляются резкие запахи и фигура мужчины. Вижу сквозь подёргивающуюся пелену, как он садится рядом. Кровать проваливается под новым весом и противно скрипит.

– Так-с, так-с, так-с. Анна Никитична, ну опять вы театр устроили! – громко, но шутливо бранит мою сиделку обладатель крупной мужской фигуры. – Опять в доктора играете! Не обращайте внимания, девушка. Анна Никитична, видимо, мечтала быть либо актрисой, либо доктором, но что-то пошло не так. И Анна Никитична стала санитаркой.

– Доктор, а в какой я больнице?

– Понял вопрос, – мужской голос смеется, и плотная фигура начинает сотрясаться. – Нет, нет, нет, вы не в психиатрической больнице. Вас привезли вчера на скорой. Вы лежали без сознания в парке. Нам нужно позвонить родственникам, чтобы за вами приехали, и нужно заполнить форму. Вы в общем отделении… Нет, нет. Пока не вставайте, – он несильно давит на моё плечо. – В целом с вами всё в порядке. Травм нет. Побоев нет. Можем уже отправлять домой.

К моему лицу приближается и шуршит лист бумаги.

– Извините, вряд ли сумею заполнить форму. Доктор, закапайте мне что-нибудь в глаза. Или укол поставьте. Без разницы. Главное, чтобы подействовало. Я ничего не вижу.

– Миленькая, давай помогу? – опять всплывает сердобольный женский голос.

– Анна Никитична поможет. Заполнит форму, и потом мы вызовем ваших родных, чтобы они вас забрали.

По голосу понятно, что медбрат или врач, кем бы он ни был – очень добр и молод. Решаю, что раз не могу никак иначе поблагодарить и его, и сердечную санитарку за участие, то поблагодарю хоть улыбкой. Молча киваю головой в знак согласия и расплываюсь.

– Прошу вас, можно мне что-нибудь закапать? – тру глаза, но и они меня предали, резкость не возвращается.

– Не трите глаза. – Мужчина машет передо мной руками, спрашивает: – Карандаш видите? – Потом заглядывает в глаза. Щупает мой лоб. Что-то мычит. – Вам не капать нужно, девушка. Не могу диагностировать вашу патологию, но вам нужно к очень хорошему психотерапевту. Я не из этой сферы врач, но, судя по всему, у вас проблемы не с глазами. Было раньше подобное?

– Было, – выпаливаю не задумываясь. – Но очень редко и быстро восстанавливалось.

– У врачей наблюдаетесь? Дайте-ка ещё раз посмотрю, – продолжает опрос врач и опять заглядывает мне в глаза.

– У психолога.

– Попробуйте вернуться на консультацию. Психолог вас направит точнее. А у нас общее отделение.

Звучат анкетные вопросы. Механически на них отвечаю.

– Так-с, так-с. Значит, Мишель Анатольевна, говорите. Ну что ж, Мишель Анатольевна, кому звонить будем?

– Звонить некому. Сама доберусь.

– Так-с, так-с, так-с. Ну смотрите. Сами вы доберетесь ли, вопросик. Я как врач вам точно говорю. Вы ещё ослаблены. Зрение неясно когда восстановится, да и восстановится ли, вопрос. Но держать вас дальше не можем. Давайте определяйтесь, кому будем звонить?

– В такси будем звонить, – решительно отвечаю и снова усаживаюсь, упираясь руками в край кровати. – Я доберусь. А зрение восстановится. У меня бывало уже. Это с детства, нервное.

– Ясно. Значит, не жалуетесь, – выдыхает с облегчением мужской голос. – Запишите, Анна Никитична. Пациент ни на что не жалуется. Девушка, может, кто-то из родных вас всё-таки заберёт?

Мужчина встает, моё ложе скрипит в очередной раз, но так громко, словно внутри взорвалась пружина, и я вспоминаю Надин.

Локти слабеют. Больше не хочу никого видеть.

Мысли срываются со скалы воспоминаний, и я лечу вслед за ними.

Спокойно! Спокойно! Спокойно. Это нервное. Пройдёт.

Голова кружится и падает на казённую подушку.

– Девушка, девушка! Да что такое, Анна Никитична, ну помо… – взлетает прямо у уха, и я ухожу под толщу океана, где нет памяти и нет предательств. Звуки уже не проникают сюда. Кто-то суетится там, наверху: тени, амёбоподобные фигуры. Чувствую, как мягкие руки несильно похлопывают по щекам. Сквозь гул и шум пытаются прорваться голоса и слова, но не разобрать, гул и шум нарастают, и я снова кубарем лечу вниз, вниз, вниз – в заглатывающую меня черноту.

Глава 27. Песни Рузанны