Не бойся темноты

Мы с тобой настырно пробираемся сквозь них в поисках знакомого рынка. Путаемся, возвращаемся, но, кажется, вот-вот выйдем на заветную улочку с массой выставленных давно никому не нужных, но всё-таки не отчаявшихся найти новых хозяев, покрывшихся трещинками и морщинками вещей. Ищем лицо с характерным одесским выговором.

Узнаём место по синему креслу в мелкий цветочек. Прошёл год, а оно так и не нашло нового дома. В отличие от нелепой вязаной кофты Соломона, с которой ты не расстаёшься.

– Соломон, выйди посмотреть, каких красивых русских к нам занесло.

Седая, как облако над Эйфелевой башней, Сара узнала не нас. Она узнала свою вещь. А может быть, и нас.

– Товарищ, сейчас я ничего не продаю. Сейчас я впечатляюсь, – отгоняет она ротозея, явно намекая на то, что хочет не просто нам продать очередную безделицу, но и поговорить. – Рассказывайте. Я готова послушать, зачем ви к нам пришли? К нам, к нам. Разве я вам не говорила, что евреи поселились в Париже ещё до прихода французов – в пятом веке? Вот теперь я вам всё говорила.

В этот раз разговорчивая одесситка с французской пропиской едва не продает нам слоника с удивительной судьбой, неразборчивый эскиз руки «если не Да Винчи, то Гогена точно» и настольные часы эпохи рококо с подозрительно отломанным пластмассовым гребнем.

– Уверены, что это рококо? – уточняешь ты, деликатно трогая место, где раньше красовался декоративный завиток.

– Как говорят у нас в Париже, не надо так переживать! Были бы у вас деньги, а рококо мы вам подыщем.

В итоге мы уходим с кривоватой керамической аромалампой в виде домика и странными духами в фиолетовом флакончике, с написанным от руки непонятным названием.

Потом флакончик нечаянно разобьется, и карманы, как и вся кофта Соломона, пропитаются этим странным, но невероятно приятным ароматом. Спустя неделю нашего пребывания в Париже им пропахнет весь номер, а потом и весь чемодан.

Глава 32. Прости

Усаживаюсь в твоё кресло напротив камина и беру в руки листы с твоими сценариями. Старая привычка.

Ничто не длится вечно. Становится легче дышать. И моя многодневная пытка отсутствием сна подходит к финалу.

Словно выпускаю в большую воду того карася, который томится в маленьком декоративном прудике, и он раскрывает жабры, делает глубокий вдох и уплывает за горизонт.

Проваливаюсь и просыпаюсь от присвистывающего звука. Его издает бутылка. Она присвистывает, хрипло пшшшшикает, и вода ударяется о стенки стакана.

– Руза, ты? А я наконец-то поспала. И мне приснился такой хороший сон. Сон из прошлого. Я долго спала? – ответа не следует, но прямо передо мной вырастает рука, протягивающая стакан с фурчащим содержимым. – Руза, спасибо, но я просила негазированную воду. А эта шипит.

– Да, прости! Другой не было, – раздается женский голос. Тот голос, который я не рада услышать.

Неожиданно для себя чувствую, как внутри вспыхивает и стремительно разгорается пламя, пожирающее всех зайцев моей робости.

Пространство, ещё секунду назад медленно текущее, взрывается, и неведомая сила подхватывает меня, отрывает от кресла и заставляет снова видеть. Зрение возвращается в непогрешимой чёткости. Передо мной Надин. В своей наглой яркой шубе, с распущенными волосами она кажется совершенно вызывающей.

– Мишь, прости!

Она ещё смеет просить прощения?

Куда девается трепещущая Мышь? Её, как заношенную ненужную одежду, сбрасывает другая. Та, для которой нет ночи и нет страха.

Незнакомая мне Мишель.

Эта Мишель вспрыгивает как пружина, и в ответ на «прости» в Надин летят листы с эскизами, лежавшие ещё мгновенье назад в сонном расслаблении. Плед срывается с дивана и летит туда же. Вязаная кофта Соломона срывается с плеч и ударяется о её плечи. А потом одно за одним в неё летят яблоки, которыми завалены вазы на столе. Волосы хлещут меня по лицу, руки сами находят в комнате вещи и предметы.

Новая, бешеная, разъярённая Мишель шипит как змея:

– Зачем пришла? Уходи! Не хочу тебя больше видеть! Никогда! Уходи! Уходи! Уходи!

Слова и яблоки, как снаряды, заправленные ядом, попадают в Надин и становятся всё тяжелее. Я не узнаю себя и продолжаю метать:

– Вон! Вон! ВОН! Уходи.

В этой комнате больше нет маленькой напуганной Мыши.

Надин молчит. Она закрывает руками лицо и с ловкостью вратаря отбивает всё, что я так метко кидаю в её направлении. Она словно ждет, когда же я полностью сброшу шкурку никчемной Мыши и высвобожу новую.

– А вот теперь хватит! – наконец кричит она в ответ на метко прилетевшее яблоко. – Остановись, Мишь! Да остановись! – она закрывается от летящих тяжёлых мячиков, но не уходит, наоборот, пытается приблизиться. – Ты видишь, какая ты на самом деле? Ты посмотри на себя!

– Ты ещё смеешь сейчас играть в добрую сестру? – останавливаюсь и пытаюсь отдышаться, но меня распирает от слёз, от злости, и я хватаю первую попавшуюся книгу. Она ловит её и бросает прямо в меня с диким криком:

– Да прости ты!